— Бедный ты бедный! Досталось тебе… Но раз уж связался с такой теперь уж терпи.
В кухне на белой картонке Ларионова миска. Увидела, села и заплакала. Замутило всю душеньку, повело…
— Ну вот, ещё чего! — вскочила. — Не буду! Не хватало, чтобы Володюшка меня в таком размазанном виде увидел. В ванну, в ванну скорей! Прыг… и замерла-а-а!
Это «а-а-а» Надежда провопила истово, с наслаждением, бравируя грубоватой броскостью тембра, словно этот её боевой клич начинал отсчет нового времени — времени, в котором она превратится в непобедимую бесстрашную воительницу, и все на свете будет ей по плечу!
Полуприкрыла глаза. И совсем другим голосом — глухим, упавшим:
— Ничего, старуха, прорвемся…
Похоже, прорываться придется с боями, — это уже не вслух — про себя. Похоже, история наша с тобой какая-то неважнецкая. Мерзопакостнейшая история!
— Не хочу, не хочу, не хочу! — диким выхрипом, вынырнув из бушующей блеском пены. И тут же туго зажала свой рот рукой.
— Сейчас на все наплевать, красоту наводить — сейчас приедет Володька! А все остальное потом. Завтра… Отогреюсь, отмокну. Ларион, противный котяра, где ты? Не боись, я тебя не брошу!
Надя скоро совсем расслабилась, стала задремывать. Домашний покой и горячая ванна растворили усталость и страх. А нехорошее предчувствие близкой беды, засевшее в подсознании с самого начала поездки и с пропажей Лариона превратившееся в уверенность, теперь казалось тяжким и несбывшимся сном. Мороком. Наваждением…
Будто не было ни обрезанной шлейки, ни бутылки, зажатой в руке бандюги и угодившей в окно вместо того, чтобы расколоть ей череп… Не было ни привода в милицию, ни маковой соломки, ничего… Только пена. Белоснежная пена с радужно мерцавшими пузырьками. Вот она играет, ласкает, тешится, а потом исчезает прямо на глазах…
— Вот и жизнь моя тешится… играет со мной. Красиво как! Спать хочу… Не добреду до кровати…
Хлопнула входная дверь. Шаги!
— Надька! — ворвался в ванну прямо в пальто, в ботинках. Из пены выхватил, к себе прижал, целует, целует… — Надька ты Надька — кочерыжка паршивая, как ты меня напугала!
Вода стекает по полам пальто, искрится, подмигивает пенистым облачком… и исчезает.
— Володюшка! Милый ты мой… — ох, как же хорошо на руках у него!
Подхватил, понес — коридор, проем двери в спальню. Теплый свет ночника, неразобранная кровать.
Покрывало холодное — шелк скользнул под её разгоряченным телом, сразу намок, и влажный округлый след ещё долго не высыхал, темнея на кремовом шелке, небрежно отброшенном на пол…
