… прямо в объятия милиционера.
* * *
Электричка мгновенно растворилась во мгле, а с ней и те двое. Ночь обняла онемевшую местность. Поднималась пурга.
— Что ж ты хулиганишь, а? Напилась? — милиционер больно сжал её руку повыше локтя, пальцы у него были как клещи.
— Да вы что, с ума сошли? Пустите меня! На меня напали сейчас, я чудом жива осталась… Да где у тебя глаза, дурак, пусти сейчас же!
— Полегче ты… Не дергайся. Прям ща отпущу! Пройдем-ка в отделение. И вроде баба с виду приличная — а на тебе — пьяная вдрызг! Ах ты, сука, ещё вырывается!
Он резко вывернул и дернул книзу Надину руку. От боли и ужаса она как-то вся осела, ослабла и прикрыла глаза.
Тихонько. Тихонечко… — уговаривала себя. — Надо это прожить. Это только время — у него есть начало, значит будет конец. Дождемся конца… Держись. Не суетись. Не раскисай. Спокойней. Спокойнее… Как там было в газете? Как ее… кажется «Экстра М». Рубрика была постоянная про то как вести себя в экстремальных ситуациях. Там было что-то про милицию. Вспоминай! А, кажется так: ни в коем случае не сопротивляться и попытаться договориться. А-а-а, все сошлось, поняла… Поняла наконец! Договариваться с ним бесполезно — с ним УЖЕ договорились!
Отделение. Тусклое. Затхлое. Пахнет мочой.
Они, что, эти менты приуральские, мочатся здесь по углам? Или все привокзальные кошки?
За столом, отделенным от вошедших окошком с решеткой, восседал жизнерадостный рыхлый майор в летах с круглым опухшим лицом. Похоже, поддатый.
— Вот, Пал Василич! — гаркнул тот, что привел её, отряхивая снег со своих хилых погон с пятью мелкими звездочками. — Хулиганка! Ща двести шестую ей впарим — окно в электричке разбила.
Молчи и думай! Опровергать сейчас что-либо бесполезно. Сожмись в кулак, стань кулаком и думай. Думай! Надька, оживай, слышишь? Не смей цепенеть как курица. Злиться надо, злись! Вскипяти всю свою злость!
— Ну, давай её сюда! — весело проорал майор.
Казалось, его чрезвычайно порадовало то обстоятельство, что в отделение посреди ночи доставили молодую особу, разбившую в электричке окно.
Лейтенант с косыми угловатыми скулами и назревшим на шее фурункулом, теперь, при свете, Надя могла его разглядеть, — продолжал удерживать её левой рукой, а правой отпер решетчатую дверь, закрывавшую доступ во внутреннее помещение.
Втолкнул. Вошла. Выдохнула.
Все! — велела себе. — Ты на сцене. Так улыбайся!
И с ходу принялась осуществлять спонтанно родившийся план своего освобождения. Резко рванув руку, высвободилась, схватила стоящий у стены стул и одним рывком поставила его так, чтобы усесться точно напротив майора. Села. Нарочито медленно, как бы лениво закинула ногу на ногу и откинулась на спинку стула, слегка развалясь.
