— Марк, это оправдание для трусов и для дураков. Надеюсь, не примешь на свой счет: ни тем, ни другим тебя не считаю, — сменил тон Николай Валерианович.
Он придвинул стул поближе к дивану, сел против Марка и заговорил с ним ласково, как с больным ребенком.
— Да, историй вокруг «Мастера» много. Всяких историй. Согласен, в основном, нехороших. Ну, или скажем, странных… Но на то и театр, что ж ты хочешь?! — он развел руками. — А с «Макбетом», с «Фаустом» скажешь меньше? Есть такие пьесы, есть и проза такая… заколдованная, что ли. Кто ни возьмется ставить — такая пойдет круговерть, такая волна поднимется, что впору уносить ноги. Но что ж по-твоему, от этого их перестанут ставить? Нет, не перестанут! А почему? Да потому, — загрохотал старик, — что загадка в них, тяга, манкость такая, что все сомнения, все страхи она пересиливает. Хочу разгадать! И это «хочу», — без объяснений, без разума, — в театре и главное. Ведь жизнь — она нас часто пугает, кажется, бросил бы все, да головой в реку! И у тебя было такое, и у меня… у всех! Но ведь не бросились, ведь опять нос просовываем: а что там дальше, за поворотом? Глядь, а там солнышко!
— Все вы правильно говорите, кто ж спорит? — устало проронил Далецкий, вздохнув и начав с усилием тереть глаза. — Только одно дело — взрослые люди, они сами идут на риск, сознательно и с твердым сердцем. А эти… Их-то зачем подставлять? Что у нас, пьес, что ли, мало?
— Опять ты за свое! — старик подскочил и принялся бегать по комнате. Во-первых, они не дети! — он пронзил воздух перед собой длинным сухим указательным пальцем и принялся потрясать им, точно ошпаренным. — Не забывай: сегодняшние — другие! Они раньше взрослеют. У них иное сознание, время сейчас другое — оно быстрое, жесткое. Оно не щадит: успевай-поворачивайся!
— Как будто ваше время или мое щадило… — буркнул Далецкий.
— И все-таки мы были детьми в их возрасте, а они — нет. И если ты этого не понимаешь, тебе нельзя с ними работать! Но я не про это… Я про то, что это твой шанс и его нельзя упускать!
— И каков же мой шанс?
— Вернуться к жизни, — тихо сказал старик. — Не прятаться от неё и поверить в себя. А для них это шанс понять, что такое живое слово. Почувствовать его, в сердце вместить… Булгаков, он один в том ушедшем столетии таким словом владел… Тень какой-то великой правды на страницах его романа, эта правда живая, дышит… Сама плоть романа заставляет сильней биться сердце! В него падаешь, в нем пропадаешь, он вскрывает душу, как скальпелем, углями жжет! В ней кипит все: восторг, жалость, мука, любовь… С таким словом не каждый совладать может. Но ты заплатил свое за право работать с ним. Выстрадал, как и он…
