— Мой счет ещё не оплачен, — отвернулся Далецкий.
— Так оплати… — тихо сказал старик. — Пора.
— Что ж, пора!
Марк Николаевич опять закурил, поднялся, встал у окна. Мело. Он задернул занавеску, включил настольную лампу под шелковым абажуром, и в комнате разлился теплый неяркий свет. Тень от лампы качалась на занавеске, тени двух мужчин пали на пол и стали расти.
Пора! Это слово словно сдвинуло время, оно задрожало, тронулось… и ожили оба. И тяжкое, грузное что-то, застывшее в комнате, тотчас пропало.
Тишина… и резкий, неожиданный звонок в дверь. Николай Валерианович на цыпочках подобрался к ней, глянул в глазок… ребята!
— Твои, всей гурьбой! — объявил он растерявшемуся Далецкому.
Тот руками замахал, заохал — мол, нет, не сейчас, не готов!
Тогда старик и отвел всех на кухню, прищучил, а потом сообщил долгожданную весть: решено, быть Булгакову! И когда смолк их восторженный жаркий шепот, возвестивший о раннем утре четырнадцатого числа весеннего месяца нисана, когда окрыленные студийцы покинули квартиру на седьмом этаже, старик вернулся к Далецкому и хотел было что-то сказать, но тот не дал — перебил.
— Одни девчонки в студии, парней всего четверо, кто станет свиту играть? — Марка словно бы разморозили, он кругами рыскал по комнате. Иешуа, Мастер, Воланд, Пилат — вот уже четверо… а свита?
— Девицы! Они! Марк, это уже концепция. А потом надо подумать…
— О чем спектакль? — опять перебил Далецкий.
— Думай, решай — он твой.
— Нет, без вас я бы никогда не решился, вы — режиссер, а я — так… на подхвате.
— Глупости говоришь! Я буду рядом — ты все в свои руки бери!
— А инсценировка! Кто инсценировку напишет?
— Да, ты прав, готовые брать не хочется… и потом, я думаю, надо выбрать одну какую-то линию из романа — одну из главных, и по ней, как по тропочке, к свету идти.
— Хорошо, годится, что там у нас? — Далецкий уставился в одну точку и стал терзать свои волосы… — Какие главные линии? Воланд в Москве, проделки Коровьева, сеанс черной магии в Варьете. Мастер и Маргарита. Пилат и Иешуа… какая из них? Там же, в романе, все спаяно, ничего не вычленить, чтоб целое не повредить…
— Марк, с целым нам не справиться. Не поднять! Все равно что-то отсечь придется… А как ребята-то загорятся! — вдруг просиял старик. — Ох, прямо в висках стучит… Нет, главное сейчас не забалтывать, бить прямо в цель! Давай танцевать от печки: что для ребят в этом главное? Я думаю, это все же история Мастера и Маргариты. Любовь! И роман — это реквием по великой любви, которая не может прижиться в неволе. Мир губит её. Любой, будь то реальность тридцатых, семидесятых или наше время… Вот про это будет спектакль.
