Все шло хорошо, и в последнее время он уже стал подумывать: «Отец стареет, улус у него немалый, потом ведь все достанется мне, а пока, после женитьбы, можно будет попросить его выделить мне владение, чтобы зажить отдельным куренем, как другие нойоны. Вот тогда-то и начнется у меня настоящая жизнь!..»
Все рухнуло в один день, и теперь, приходя в себя после страшного горя, он осознавал, что счастье его кончилось, даже и не начавшись.
Сначала было неясно, как поступят дядья с отцовским улусом, со знаменем, и Джамуха изнывал в ожидании их решения: дадут ли ему какую-то часть владения?
Дядя Ухэр, самый близкий из всех, поначалу молчал, был хмур и раздражителен. Он подолгу думал о чем-то своем, часто уходил на советы и встречался с кем-то, и Джамуха не решался его расспрашивать. Другие дядья, раньше приветливые и веселые в общении с ним, теперь смотрели на него отчужденно и при встрече отводили глаза, показывая, что не собираются баловать его, как раньше. Они часто удалялись в одну из юрт дяди Ухэра и совещались в тайне от других.
По соседним айлам ходили чужие нойоны с толпами своих нукеров. Они то и дело наведывались в айл дяди Ухэра, вели какие-то разговоры, чего-то допытывались, требовали.
Джамуха пытался по обрывкам разговоров понять, что сейчас происходит, что решают взрослые, и не мог. Голова его быстро уставала от перенесенного горя, и он отмахивался от всего, думая: «Пусть будет так, как решат боги, лишь бы все побыстрее закончилось, а там все само устроится…».
Временами, особенно ночью, к нему приходил вяжущий душу страх чего-то неведомого и он сам не мог понять, чего он боится. Иногда ему мерещился приход страшных убийц-тайчиутов во главе со своим Таргудаем, то ему думалось, что дядья собираются отобрать у них все до последнего и бросить одних в степи, как бросили когда-то кияты семью анды Тэмуджина…
На третий день после похорон, когда разъехались почти все нойоны и закончились поминки по отцу, к нему, наконец, пришел дядя Ухэр. Джамуха взглянул на него и сразу понял, что наступило худшее.
Все так же хмурясь, тот присел рядом у очага, сказал:
– Дело наше плохо. Дядья твои решили улус поделить между собой. Я один был против и не смог ничего сделать.
– А что же нам останется? – осевшим голосом спросил Джамуха.
– Будете жить со мной, – Ухэр, не отрываясь, смотрел в очаг. – Они обещают решить все потом. Наверно, без ничего не оставят, что-нибудь дадут… Но ты не падай духом, привыкай к новой жизни. Тебе еще хорошо, у тебя есть такой сородич, как я. Бывает, что и такого рядом не окажется. Вон, анда твой, с кем остался, что перенес после смерти отца? Вот и подумай… А владение себе потом соберешь, голова у тебя не глупая. Главное, у тебя есть знамя и это я доказал перед старейшинами, что ты должен наследовать хотя бы это. Дядьям пришлось согласиться, – Ухэр горько усмехнулся, – тебе ведь уже тринадцать, да и они ведь старшего между собой так и не выбрали. Потому и оставили знамя, чтобы никому из них оно не досталось, чтобы никто не возвысился над остальными. Так что твое счастье, что не дружны оказались дядья.
