Рубашка приятно согревала кожу после прохладного душа. Женщина повязывала ему галстук.
— Ну зачем ты, — она не договорила и поцеловала его куда-то в бороду.
— Ты же знаешь, я не для себя, для твоего здоровья.
— Глупости, ничего мне такого не надо, — но опровергая свои слова, прильнула к нему, одаривая, сладостной негой.
— Иди, долгие проводы горькие слезы.
Встреча, предопределившая их отношения на долгие, долгие годы была, тогда казалась мимолетным наваждением. Рейс все откладывали, и Он пошел, в модный тогда видеосалон, скоротать часы ожидания. Их кресла оказались рядом. На экране великолепный Брюс. Ли побеждал всех врагов, а соседка рядом плакала. Он слышал тихие всхлипы, и сам не зная отчего, погладил ее руку.
Она прилетела отдать последний долг своему отцу, но таксисты в непогоду заломили цены, наравне с ее стипендией. Он всего лишь два месяца назад похоронил отца. И вот словно в страшном сне все повторилось сначала. Он не только дал денег, но и поехал с девушкой, и участвуя в печальных ритуалах, ни на шаг не отходил от нее.
Ее боль была так созвучна его боли, с той лишь разницей, что его отец был для него всем, а она видела отца всего пять лет, своей детской жизни.
Почему жалость этой незнакомой девушки, почти девочки принесла ему утешения больше, чем все очень правильные слова жены он не мог объяснить. В момент встречи он чувствовал себя одиноким, а рядом был такой же, больной от утраты, человек.
Она училась в Ленинграде. И если бы не его гастроли, то встречи были бы чаще. А когда он уже почти решился уйти от жены, та огорошила его новостью о своей третьей беременности.
Он не ушел, и долгие годы был холоден к младшему сыну. А тот, словно, что-то доказывая отцу, стал замечательным и известным художником.
Она стала его музой, его живой водой. Он для нее стал: и отцом, и мужем, и ребенком.
Она догнала его уже на улице. Такси еще не приехало.
Ей, как всегда за последний год, стало страшно. А вдруг? Навсегда? И никогда? И зачем жить? Без него?
Прижалась всем телом и прошептала, впервые за столько лет: «Я люблю тебя».
— А я, пою тебе об этом, каждой своей песней..
Такси помчало его к центру города, он успел развязать галстук, так любовно повязанный всего несколько минут назад, а потом боль, огненной стрелой, ударила куда — то в затылок.
— Прости, — успел прошептать он, той, которая ждет.
