военные летчики испытывали самолеты на заводах и после удачного исхода испытаний сразу же
начиналось их серийное производство. Раньше это делалось лишь после государственных испытаний и
принятия самолета комиссией.
Вот как вспоминал об этом А. И. Шахурин — нарком авиационной промышленности тех лет:
— Я помню, как готовили рабочие машины к испытаниям, в которых должны были принять участие
летчики. Каждый винтик ощупывался, каждая царапина. Все чувствовали ответственность за жизнь
летчика. Не уходили из цехов, дожидаясь конца полетов.
И мы не ошиблись, применив такой метод испытаний. Ни один «ЛАГ», ни «ЯК», ни «МИГ» не были
сняты с производства. И это нам здорово помогло в войне. И во всем этом немалая заслуга Смушкевича.
В те дни из кабинета командующего ВВС не выходили инженеры, конструкторы, летчики-испытатели.
Без них не решался ни один вопрос, касающийся оснащения ВВС новой техникой.
В свою очередь, и командующего часто видели на заводах, в конструкторских бюро, на испытательных
полигонах и аэродромах.
Выслушав доклад испытывавшего новую машину пилота, он тут же переходил с ним на тот особый, понятный лишь летчикам разговор. Он подробно расспрашивал об особенностях новой машины,
интересовался ощущениями, которые могли быть известны лишь тем, кто сам летает. [110]
Но сам летать он все еще не мог.
До войны на выставке «Индустрия социализма» висел портрет: «Дважды Герой Советского Союза Я. В.
Смушкевич», написанный художником Б. Н. Карповым.
Смушкевич долго отказывался, но потом, уступив настойчивости художника, согласился.
— Где и когда вам удобно? — спросил он Карпова при первой встрече.
Договорились, что писать портрет художник будет дома по полтора часа каждый день.
В течение четырех месяцев Борис Николаевич ежедневно посещал квартиру на улице Серафимовича.
Наблюдая за его лицом, ловя то единственно правдивое выражение, которое одно только и раскрывает
характер человека, художник клал на холст мазок за мазком. И постепенно возникал портрет
Смушкевича, сидящего за письменным столом и рассматривающего модель нового самолета. Он словно
задумался о чем-то. Выразительное лицо его исполнено мысли. Тонкие пальцы красивых рук
нетерпеливо лежат на столе. Будто присел он на минуту и вот сейчас, обдумав что-то важное, встанет и
уйдет. И от его облика, в котором ощущается огромная сдерживаемая энергия, исходит какое-то особое
обаяние, без которого, не передай его художник, портрет этот не мог бы быть портретом Смушкевича.
