К кустам малинника быстро ползла длинная красновато-бурая змея с красивым темным зигзагом по хребту. Дети невольно отпрянули.
— Гадюка! — догадался Бойко, и его глаза превратились в узкие щелочки. — Ядовитая… Вот что! Давайте-ка ее изловим и в яму к ведьмарке бросим! Пущай змеюка ее укусит! И на нас никто не подумает, и Алесь излечится!
Олянка с готовностью сняла с головы платок и протянула мальчикам:
— Нате, ловите! Только бы Алесь снова здоровым стал, — мечтательно вздохнула она.
Мальчишки, коим не впервой выпало со змеюками справляться, быстро заарканили «смерть ведьмарки» и замотали в платок, прочно стянув узел.
Бойко довольно потер руки:
— Будет ведать, как худое людям творить!
— А что это вы здесь делаете?
Дети вздрогнули, обернулись. Врасплох их застал Гедка. Мальчик с привычно блаженным видом глядел на ребят своими чистыми синими очами.
— Не твое дело! — топнула ножкой Омеличка.
— Иди прочь, юродивый! — посоветовал пепельновласый мальчуган, стискивая в кулаке каменюку.
— Я с вами пойду! — радостно объявил сын Домны.
— Вот еще! Дуракам с нами не место! — заявил Бойко.
Но Гедка только улыбался, в его очах не мелькнуло ни тени страха, ни обиды.
— Пошли отсюда, — предложил смуглый постреленок. Ребята молча отправились к яме. Гедка увязался следом.
— Погодьте, — остановился Бойко, — прогнать его надобно. Разболтает еще.
Дети закивали.
— А давайте я в него камень брошу! — придумал мальчуган с пепельными волосами.
— Нет! — остановил его Бойко — уж он-то добре памятовал, как влетело от мамки, батьки, старшего братца, а после и от дядьки Череды за то, что Гедку палкой отходил. Никто тогда и слушать не стал, что юродивый за Бойко шпионил. — У меня иная мыслишка имеется! Погодь, Гедка, сейчас мы тебя к себе примем!
Бойко подался к зарослям крапивы и принялся рвать стебли, вышине коих мог бы позавидовать здоровенный дворовый пес. Дети мигом уразумели, что удумал их предводитель, и последовали его примеру. Только Гедка остался на месте, глядя на ребят очами цвета чистейшего неба в погожий весенний день. Он один не догадывался, что уже в следующее мгновение станет улепетывать прочь от жалящих поцелуев крапивы.
* * *
— Эй, девица! Дозволишь спуститься?
— Спускайся, дядька Рафал! — обрадовалась ворожея — все не одной в яме томиться.
Скрипнула клеть, сползла лестница — старец мигом подле Милавы очутился. Вот так прыть!
— Вот благодарствовать пришел: Алесю лучше стало. В себя пришел, гнойники присохли, — сказал Рафал. Его черные очи больше не светились недоверием. Теперича в них поселилась теплота. Милава улыбнулась.
