На рассвете Сьенфуэгос удивился, увидев проступающий из темноты черный профиль. Он привык вставить с зарей, и в детстве был уже на ногах, как только первые козы начинали ворочаться в загоне, а потому ничто так не ценил, как короткий промежуток между темнотой и рассветом. Он тихо ждал, пока тени уступят место видимым предметам, и всегда поражался, как это мир может вдруг проступить из ниоткуда всего за несколько минут.
А в новых землях, которые он успел так хорошо узнать за эти годы, Сьенфуэгос до сих пор удивлялся, как мало отличаются здесь зима и лето. Теперь же пытливый ум и врожденная наблюдательность заставили его задаться вопросом, почему чем дальше они продвигаются на юг, тем короче становятся закаты и рассветы.
Ему вдруг вспомнились Хуан де ла Коса и Луис де Торрес — уж они-то всегда могли ответить на любой вопрос. Увидит ли он их еще когда-нибудь, а если увидит, то смогут ли они научить его еще чему-нибудь?
Например, что такое снег? Или какова вероятность того, что младенец, который только что зашевелился в утробе Уголька, родится белым? Или кто хранит Сьенфуэгоса в этой жизни, неизменно помогая выживать, несмотря на все несчастья и бедствия, что постоянно сыпятся на его бедную голову?
Негритянка (или ее ребенок) слегка вздрогнули.
Сьенфуэгос с нежностью посмотрел на дагомейку. Она стала для него сестрой, которой у него никогда не было, матерью, дочерью, советчицей и наставницей, защитницей и маленькой девочкой, которую он сам старался защитить. Она осталась единственным звеном, связывающим его с тем миром, где он когда-то жил, и единственной причиной, если не считать памяти об Ингрид, заставляющей оставаться среди живых.
И он боялся за нее.
Казалось, с каждым днем силы Уголька угасают, словно их отнимало не то растущее в ее чреве создание, не то отчаяние, аналогично нарастающее в груди. Долгий поход и его трудности подорвал некогда веселый дух.
Она больше не была той беззаботной и смешливой девушкой, привыкшей ко всему относиться с легкомысленной небрежностью. Кто бы мог подумать, что будущее материнство изменит не только ее фигуру, но, что намного важнее, преобразит душу.
Позже, когда сквозь ветви желтой табебуйи кокетливо выглянуло красное солнце, уже не греющее, но освещающее пейзаж, канарец внимательно осмотрел расселину, отделяющую их от покрытых травой склонов Большого Белого, и в тревоге спрашивал себя, как перевести девушку на другую сторону.
Для него самого, выросшего в горах, спуститься на дно пропасти при помощи одного лишь длинного шеста, а затем подняться, словно горный козел на вершину скалы, было детской забавой; но страшно представить, как беременная негритянка будет прыгать с камня на камень, рискуя сорваться, или цепляться за уступы скал, словно перепуганная мартышка.
