– Дэйв, ты как сюда попал?
Вопрос был, конечно, глупый… как попал? Как все – позвонил личному шоферу Брежнева, и он подвез меня на правительственной «чайке», пока Леонид Ильич, готовясь к клинической смерти[208], подписывал очередной указ о награждении Золотой Звездой Героя Социалистического Труда – Брежнева Леонида Ильича, после того как он опять вернется к жизни, чтобы к ее концу стать самым героическим (восемнадцатикратным[209]) героем всех времен и народов, заставив горевать от зависти и смеяться от удивления президентов западных государств.
Но пришлось сказать правду:
– Ушел. Скучно было…
Мама все еще приходила в себя, по-видимому, мысленно повторяя сложнейший маршрут моего перехода через Паникс[210], и молча смотрела сквозь пиджак, рубашку и грудь сына, в проем арки, из которой я появился на свет. Потом она сглотнула слюну, сделала какие-то выводы и произнесла севшим голосом еле слышно:
– Пошли, сынок…
Я выдохнул, ударил сандаликом по камушку, поискал взглядом жука-солдатика, и мы пошли…
Сегодня меня точно не пустят гулять, тоскливо размышлял я, топая вслед за родительницей в подъезд. Сначала мне не купили мороженое, теперь запретят прогулки. И все из-за этой дурацкой школы! Буду плохо учиться, чтобы меня перевели обратно в детский садик! – дал себе слово Давид, наивно полагая, что прошлое можно повторить.
Дома по случаю первого учебного дня правнука прабабушка готовила пирог. Я обожал ее кулинарные изделия от стадии липкого теста до крошек, остающихся в металлической формочке (в виде отступных) после выпечки лакомства и конфискации полученного продукта в рот. Прабабушка научилась готовить пироги во времена своей далекой дореволюционной молодости, когда к ней сватался французский инженер, производивший в Царицыне наладку какого-то оборудования. Он приезжал в город и после революции, но прабабушка к тому времени уже работала секретарем в штабе Ворошилова, состояла в браке со своим первым мужем, и ни о каком отъезде за границу не могло быть и речи.
– Лааньдии, – растягивала она фамилию француза, не делая при этом ударения ни на одну из гласных букв, и смахивала девичью кристальную слезу со старческой, покрытой морщинами потерь и трещинками воспоминаний щеки.
Пирог мне, видимо, тоже не предложат! – догадался первоклашка, отправляясь на лоджию смотреть на голубое небо… На свободно парящие облака… На проплывающую мимо дома великую русскую реку… На гранитную набережную… На деревянные пристани, покрашенные зеленой краской и выгоревшие за лето на солнце… На туристические лайнеры и речные трамвайчики, не ступавшие на твердь суши уже много лет… И на таинственную линию горизонта, ожидая в ее сумерках появления потрепанного ветрами и временем Летучего голландца, «Сент-Луиса»
