, обреченного на вечные скитания по волнам позора и трусости целого поколения.
Тоска… Великая тоска обреченности заполняла мое сердце.
5
Потянулись школьные будни. И с каждым днем это заведение мне нравилось все меньше и меньше. Им нечего было предложить мне. Мне – взять у них. Если бы наши интересы пересекались хоть изредка. Хоть в деталях… Возможно, я смог бы отвлечься от тяжелых раздумий о последних солнечных осенних деньках, так бездарно пропадающих в этом большом, красивом здании с этнонимом средней образовательной школы № 9, которую построили пленные немцы, убив перед этим на войне десятки выпускников, двух директоров и разрушив довоенное здание, конфискованное во время революции у бывшего владельца.
На уроках меня трогали очень редко. Часто проходил целый день, а я так и оставался не вовлеченным в интересы октябрят. И в итоге тоска взяла верх. Чтобы хоть как-то развлечься и побороть скуку, я стал рисовать на спине впереди сидящего одноклассника мандалу своего сознания[212]. Моя «загвоздка Вселенной»[213] на спине первоклашки выглядела не хуже картин Поповой[214], да и Малевича тоже. Но соседу оно (сознание) пришлось не по вкусу, и вместо того чтобы поддержать развивающийся талант товарища, он пожаловался на него представителю власти. Меня, конечно, не расстреляли за это, как Мейерхольда, но все же поставили в угол перед всем классом – в качестве позорного трофея, как это делали древние римляне. Подслеповатая учительница пошла на этот шаг по привычке. Но иногда привычка подводит своих хозяев, поэтому периодически от них (хозяев) нужно избавляться или оптимизировать.
Давид никак не мог считаться позорным трофеем, так как обладал внешностью, достойной его внутреннего содержания (made God!), чем и не преминул сиюминутно воспользоваться.
О, волшебство театральных подмостков! О, чудо собственной невесомости на эшафоте сцены! О, труд писателя в безлунную ночь! О, читатель, перелистывающий эту страницу. О, страница – любовница грез. О, грезы – помеха обучению…
Угол оказался очень привлекательным местом для моего выступления. С него открывался великолепный вид на лица одноклассников, тут же превратившихся в благодарных зрителей. Мне было хорошо видно, кто чем занимается. Кто как реагирует на учительские догмы. И вообще, я, столько времени любовавшийся с последней парты спинами и затылками детей, наконец-то увидел: Лица! Брови! Носы! Чубчики! Подбородки! Губы! Глаза! Глаза! Глаза! Особенно девчачьи.
