— Томка, давай искупаемся.
— Давай, — с восторгом согласилась она. — Я тоже не могу, так жарко сегодня.
— Вода там уже теплая.
— Да хоть и холодная. Холодная даже лучше.
Обычно мы с Томкой плескались в купальне вместе.
И веселее, и экономнее на предмет воды.
— Только сначала ты, а потом я, — сказала Томка.
Я удивленно посмотрел на нее:
— С чего это? Папке воды не достанется, сама знаешь.
— Да-а, — непонятно протянула Томка. — Тогда купайся ты, а мне что-то расхотелось.
— Как хочешь, а я не могу дальше печься в этой жаре.
Я залез в купальню, снял еще не высохшие трусы и приоткрыл кран. Прохладные струи ласково зашлепали по моему горячему телу. Я громко зафыркал, подставляя лицо ниспадающей благодати.
— Дима, Дима-а, — услыхал я Томкин голос за брезентовым пологом, заменявшим дверь.
— Чего?
— Я тоже… хочу.
— Ну и залезай, пока не поздно.
Она робко заглянула, потом нерешительно переступила порог и зажмурилась от брызг:
— Ой, как здорово!
— Раздевайся скорее, водичка что надо.
— А я буду так. Все равно высохнет.
— Ну и глупая. Чего это сегодня с тобой?
— Ничего…
Однако повернулась ко мне спиной, быстро стянула майку и трусики, как-то боком вошла под струи.
Я сделал ладони лодочкой и плеснул на сестренку. Она радостно завизжала, запрыгала. Неловкость ее тут же прошла, и мы принялись, как обычно, беситься. Боль в руках я совсем не чувствовал. Боль успокоила прохладная вода.
— Томка, хватит, — сказал я. — Папке не достанется. — Повернул краник и посмотрел на сестру.
Ее тонкое голенькое тельце лоснилось и словно бы просвечивало, напоминая маленькие мраморные статуэтки, какие я видел у тети Лиды. Струи воды трогательно повторяли нежные изгибы и впадины ее тельца, прозрачными горошинами срывались с кончика носа и кончиков ушей, пропитывали блестящие и казавшиеся литыми темные волосы. А глаза в слипшихся густых ресницах казались волшебными кладиками. Я впервые залюбовался сестренкой и тронул блестящую каплю на ее носу:
— Уф-ф, какая ты… Мокрая, будто мышь…
Я опустил глаза и увидел ее ярко-розовые сосочки. Замер от неожиданности. В них угадывалась какая-то пугающая припухлость. Струйки воды огибали эту припухлость, скатывались вниз, а покатые кончики сосочков были странно сухи, словно бы они тотчас, как на них Попадала вода, испаряли ее своим жаром…
Томка растерянно и беззащитно посмотрела на меня:
— Ты что, Дима? — И быстро отвернулась.
Мы молча оделись и вышли на солнцепек. Неловкость, возникшая в купальне, прошла и забылась быстро, но с того дня я почему-то перестал дразнить свою сестренку.
