— Будет вам! — сказала бабушка и ласково посмотрела на нас. Взгляд ее голубых глаз, даже если она строжилась, всегда был ласков.
Не прекращая хлебать суп, отец мудро посоветовал дочке:
— А ты, Томча, не обращай на него никакого внимания, вот он и перестанет.
— А-а, какой ты хитренький, — покачала головой Томка. — Не обращай… А если он мне мешает?
— Ничего я ей не мешаю, выдумывает все.
Я принял серьезный вид человека, озабоченного своими мыслями. Хотя, признаться, мне в ту минуту страшно хотелось ответить на Томкину жалобу одной из самых свирепых гримас, на которые было способно мое лицо.
Бабушка утерла губы, произнесла:
— Когда я ем — я глух и нем; когда я кушаю — я никого не слушаю.
Я поддакнул:
— Правильно, бабушка. Вещие твои слова.
— Ага, будешь еще дразниться, все расскажу, все расскажу… Такое расскажу! — Тома слегка скривила губы и в такт словам покачала толовой, всем своим видом давая понять, что якобы знает про меня что-то ужасное.
Я моментально перебрал в памяти все свои совершенные злодеяния за последние дни. Их, в общем-то, было предостаточно: украденные в отцовском шкафу ружейные пистоны, курение с уличными мальчишками, нарисованный фашистский знак на воротах соседа…
— Фи! Рассказывай, мне-то что, — пожал я, однако, плечами как можно равнодушнее, но на всякий случай мгновенно вытаращил глаза и свел угрожающе брови — мол, только попробуй!
— Ага! Ага! — радостно закричала Томка, смотря то на меня, то на отца. — Он опять, пап. Вот только что…
— Ну хватит! Не дадите поесть спокойно. Сами разбирайтесь, — построжился отец.
Некоторое время ели молча, постукивая ложками о тарелки. Тикали ходики. За окном в солнечном свете на кого-то лениво взлаивал Пушок.
Тома, как и я, сидела в одной майке. Было душной жарко от летнего зноя и горячего супа.
— Пап. — Томка что-то пощупала у себя на груди под майкой. — Пап, вот потрогай здесь. Какие-то комочки… Немножко больно. Что это?
— Хи-хи! — раздельно и тихо хихикнул я себе под нос, может быть смутно догадываясь о происхождении комочков на Томкиной груди.
Отец отставил ложку, посмотрел на бабушку, потом на дочку. Погладил ее по полове, притянул к себе:
— Это ничего, Томча, это так надо. Растешь ты у нас. Скоро совсем большой станешь.
Увлажнились глаза у бабушки. Она вздохнула и скорбно посмотрела куда-то вбок. Я не мог в том возрасте догадываться о ее чувствах. Но, конечно же, она в те минуты скорбно подумала о том, что такие вопросы девочки обычно задают матерям. А матери у нас не было. Нашей мамой был папа.
