— Фкорее, фкорее, а то… — И протянула сложенные в пригоршню распухшие, посиневшие руки.
За долгие годы профсоюзной работы Сильвии приходилось видеть всякое. Правда, она считает своим долгом всегда прилично выглядеть. Но чтобы ее, пролетарку, приняли за даму-патронессу из благотворительного общества, это уж ни в какие ворота… Как всегда, попав в затруднительное положение, Сильвия, чтобы не чувствовать себя беспомощной, хватается за испытанный якорь спасения — я ведь коммунистка!
— Я— коммунистка, с завода. Мне нужна Гавацци. Она здесь живет?
Из-за двери, приоткрытой за старухиной спиной, — вопрос:
— Это которая? Та, безрукая?..
Казалось бы, откуда такая прыть у старухи! Она взмахнула ручками и, не опуская их, завопила:
— А фто я гофорила?! Я фсегда подозрефала, фто Гафацци — коммунистка! Пафшифая коммунистка, фот она хто!
Сильвия так ошарашена, что не реагирует, застыла на месте. А старуха наскакивает:
— Поесшайте ф Россию! И сфою Гафацци прихфатите! Феть по-фашему там рай!
Прежний голос:
— Да кто она такая? Почему не скажет, что ей надо?
Сильвия через старухино плечо дотягивается до приоткрытой двери и отворяет ее пошире.
— Извините, не могли бы вы…
Дверь с треском захлопывается — не иначе, как от удара ногой!
— Когда уж всевышний перестанет с тобой церемониться, схватит за космы и утащит к себе! Дармоедка! Спасенья от тебя нет!
Из-за другой двери и с довольно далекого расстояния доносится:
— Это он тебя за космы схватит! Тебя ввергнет в пучину огненную. Бесстыдница! Желать смерти родной матери!
У Сильвии — комок в горле (или в желудке?!) — то ли тошнит, то ли плакать хочется, а может быть, то и другое вместе. «Как это возможно, — повторяет она, — в двух шагах от Милана… Как это возможно». Но сбежать теперь было бы просто трусостью. И она побрела в глубь коридора. Подсматривают, наверно, через все замочные скважины и щели. Ясно одно: к ее приходу никто не остался равнодушным. Голоса то приближаются, то отдаляются, сталкиваются, переплетаются, разные по громкости и тону, но объединенные, слитые воедино общей для всех подозрительностью, яростной, нескрываемой злобой.
Вот и конец коридора. Оттуда ведет наверх лестница, выстроенная, по-видимому, из каких-то отходов и цемента, ступени обшарпанные, выщербленные. На первой площадке — консервные банки с водой (в надежде, что кто-нибудь о них споткнется?), палка от щетки, к концу которой привязан пучок индюшачьих перьев, голая кукла (без головы, без рук и без ног, из живота ручейком сыплются опилки). На верхней площадке валяются куклины ноги, обрамленные грядкой из белых камешков, и многочисленные следы луж, словно целая свора ребятишек устроила здесь к концу дня соревнование, кто сделает пипи дальше всех.
