— Но тогда… — Ренки казалось, что слова приятеля, которому он так доверял на протяжении последнего полугода, потрясли его сильнее, чем все события предыдущего дня, включая проигранное сражение. — Но тогда зачем ты говорил мне о подвиге?
— Чтобы дать тебе стимул к жизни. Дать надежду! — жестко ответил Готор. — Хотя я и не исключаю возможности, коли она выпадет, пойти и таким путем. В конце концов, это тоже способ избавиться от каторги. Долгий, но зато относительно легальный. А дальше — уже и с армией покончить будет проще. Только вот запомни хорошенько: горячее сердце тут тебе не поможет. Подвиги мы будем совершать очень осторожно и расчетливо. И только тогда, когда будет уверенность, что это нам зачтется, а не для того, чтобы сделать приятное твоему любимому королю. Кстати, а почему ты его так сильно любишь?
— Но ведь это король! — возмущенно воскликнул Ренки. — Он… Мы… Король — символ страны! И если не ради него, то зачем вообще? Ведь…
— Все понятно. В общем, Ренки, теперь ты все знаешь. Решай сам, с нами ты или мечтаешь принять смерть за короля, о которой никто так и не узнает. А на родине тебя по-прежнему будут считать убийцей и каторжником.
Как уже упоминалось в предыдущей главе, армии в те времена никуда не спешили. Ни в походе, ни при маневрировании на поле боя. И особенно — при наступлении.
И по этой причине даже в случае такой разгромной победы, какую одержали ныне кредонцы над армией Тооредаана, организовать долгое и успешное преследование противника не получалось.
Как правило, едва враг оставлял поле боя, которое торжественно занимал победитель, генералы и офицеры победившей стороны прикладывали куда больше сил к тому, чтобы собрать всех своих солдат вместе и как можно быстрее восстановить дисциплину, чем к тому, чтобы догнать убегающего врага и нанести ему дополнительный урон.
Разве что кавалерия бросалась преследовать разгромленного противника. Но и то лишь до тех пор, пока удирали, сломя голову, разрозненные группки. Потому как стоило бегущим солдатам почувствовать ослабление угрозы, вновь начать подчиняться офицерам и создать какую-то видимость строя — и кавалерия уже могла лишь пытаться атаковать стену штыков, из-за которых по ней вовсю палили из мушкетов. Занятие, как правило, столь же бессмысленное, сколь и опасное.
Ну а сейчас у обеих армий и кавалерии-то по сути не было. Зарданское плоскогорье отнюдь не изобилует подножным кормом для лошадей и верблюдов и большими запасами воды, а везти за собой тюки сена на целый кавалерийский полк и более — это большой риск сравнять количество телег в обозе с количеством солдат во всей армии.
