Поднять на смех! | страница 41

— Куда? — спросили они недоуменно.

— Пойду свою дорогу искать!..

И пошел. Сейчас учусь на агрономическом факультете сельскохозяйственного института. Прилежно учусь. Без системы йогов. Кажется, свою дорогу все-таки нашел.

Хабэння все тащит в дом, все копит, всем запасается впрок, словно жить ей отпущено лет двести, а то и все триста. Ест впроголодь, одевается кое-как. Все, что попадает к ней в руки, расталкивает по шкафам, сундукам, припрятывает в подполье и на чердаке. Если бы это происходило в старину, наверняка из нее получился бы скупой богач, о котором так много написано книг. Нет, она «не собрала полные поля круторогих, не согнала полные долины долгогривых», как писал Екзекюлээх, но ведь недаром же ей дали прозвище Хасаастаах, что значит — скряга. Взятого не упускает, полученного не возвращает, случайно попавшее в руки хватает, что валяется, подбирает; копит одежду и ткани, посуду и домашнюю утварь, но больше всего — деньги. Занимается только тем, что дает возможность сейчас же, немедленно получить рубль.

Особенно здорово пополнилась ее казна с тех пор, как Хабэння освоила процесс подшивки обуви — что ни шов, то денежка, что ни стежок — то рублик. Стала обрывать купюры, точно листья с осенних берез. По сравнению с хлопотливой и убогой торговлей на барахолке, где в летнюю жару потеешь, а лютой якутской зимой леденеешь, новое дело было блаженным раем, давало обильные барыши, огромные деньги. У Хасаастаах бумажники стали полнеть не по дням, а по часам. Суммы, о которых она и мечтать не могла, с легкостью весенних птиц стали слетаться к ней на ладонь.

Вы думаете, что она успокоилась на этом, что душа ее насытилась? Ошибаетесь: насыщение рождало жажду, жажда — насыщение, и так без конца.

И чем богаче становилась Хабэння, тем больше она жаловалась и плакалась:

— О, с чем уйду из этого солнечного мира? Что унесу с собой? О, муки мои беспрестанные! Неужели не знать мне на веку своем счастья? Неужели до старости не увижу ни золотых, ни серебряных кладов, которые откапывает порой то глупый мальчишка, то бестолковый старик.

Так плакала она однажды, стеная и причитая. А мимо случилось проходить Кечену[4]. Он и сказал Хабэнне:

— В этом среднем мире нет никого долговечнее ворон и воронов. Кому, как не им, знать о кладах, спрятанных на пепелищах древних жилищ, — ведь человек, зарывая в землю серебро и золото, таится от людей, а ворон не боится.