Чем дальше ребята шли по улице, тем больше овладевала Мечиком какая-то нетерпеливость. Какие-то назойливые мысли не давали мальчишке покоя. Наконец он не выдержал:
— Давай, Генька, и мы напишем обращение. Взялись, мол, собирать железный лом, того и вам желаем… На сто пятьдесят заступов. Вызываем, значит, на социалистическое соревнование… Как ты смотришь на это дело?
— Для чего вызывать?
— Чтоб узнали про нас! — чистосердечно признался Мечик. — В газетах часто упоминают то председателя, то бригадира, то других стахановцев. А нас, пионеров, еще ни разу не вспомнили. И никто не знает, что в таком известном колхозе есть вот такие славные хлопцы, как мы с тобой!
Генька даже рот раскрыл от удивления. Его приятель вдруг предстал перед ним в совершенно ином свете. Чужая слава не давала покоя Мечику!
Они хотели начать с самой крайней хаты, но не смогли этого сделать. Крайней была хатенка сторожа, и на дверях по-прежнему висел замок! Деда Брыля не было дома и сегодня!
Генька многозначительно взглянул на приятеля.
— Нету?
— Нет.
— А что нам сказал председатель?
— Председатель сказал, что дед Брыль ни к каким разбойникам не ушел, что он, как и раньше, сторожит колхозное добро…
— А ты старика видел где-нибудь?
— Его уже третий день нигде не видно, — признался Мечик.
Генька уже стоял возле хлевушка и сквозь щелку в дверях заглядывал в темноту постройки. Мечик тоже прилип к двери.
— Ты ничего не видишь? — горячо прошептал Генька.
— Не-е-ет…
— Я тоже не вижу.
Они постояли около дверей еще минут пять и вышли на улицу.
Отсюда было слышно, как где-то в центре деревни звенело железо. Остальные ребята, наверно, уже кое-что нашли и выполнили какой-то процент плана.
— Знаешь что, Генька? — вдруг начал Мечик. — Давай я возьму эту сторону улицы, а ты иди по другой. А то получится, что мы вдвоем будем делать одну и ту же работу.
Генька согласился, и они разошлись.
Хата, в которую завернул Генька, принадлежала Ивану Сороке, низкорослому жилистому человеку. До тысяча девятьсот тридцать восьмого года Иван Сорока крутился как белка в колесе. Не было такого заседания правления, на котором не разбиралось бы его заявление «оказать ему некоторую материальную помощь». В деревне тогда даже распространилась такая шутка: если кто спрашивал, что будет разбираться на заседании правления, ему отвечали: «Иван Сорока».
Причиной всему этому была многочисленная семья низкорослого человека. К тому времени, когда стали появляться на заседаниях правления заявления об оказании материальной помощи, у Ивана Сороки было семеро детей, из которых самому старшему шел четырнадцатый год.
