В конце дня Митьку можно было услышать за километр, если не дальше. Наконец громкая брань и сердитое бормотание слышались ближе, и в деревне появлялся сам рыжебородый письмоносец в военной фуражке с синим околышем (подарок сына-кавалериста). Теперь самые страшные проклятия, какие только можно придумать, разносились по всей улице и слышны были в каждой хате.
— Чтоб ему, стервецу, век в чертовой смоле кипеть! Сам сатана не придумает такой дьявольской казни для людей, какую выдумал он. Ах, чтоб тебе там в земле не улежать, окаянному!
— Кого это ты, Митька, так поносишь? — спрашивали, слыша эту ругань, встречные колхозники. — Кто тебе сегодня не угодил?
Кто ж, если не министр! Чтоб ему ни дна ни покрышки…
— Какой еще министр? Что ты плетешь?
— Столыпин. Царский министр… Поразбросал этих людей по хуторам, по волчьим ямам. А теперь из-за него, окаянного, я каждый день без ног остаюсь. Попробуй хоть раз обойти за день эти волчьи логовища, тогда поймешь, каково приходится письмоносцу. А чтоб ему там в могиле в прах рассыпаться!.. Диво ли, что никого из хуторян ни в клубе, ни на сходке не увидишь. Кому охота топать пять километров сюда да пять обратно после работы. Ну, леший с ним, последний месяц работаю письмоносцем!
Он уже два года грозился из-за этих треклятых хуторов бросить свою работу и все не бросал.
Настоящая фамилия Митьки Попка была другая — Немогай. Но лет двадцать назад, когда Митька, будучи еще совсем молодым, отпустил бороду, ему и дали это прозвище. Поначалу Митька не прислушивался, старался пропустить все мимо ушей, так как в глаза все называли его по имени, а в официальных бумагах всегда употреблялась его настоящая фамилия. Потом односельчане постепенно забыли настоящую фамилию и все стали называть его не иначе как Попок.
И называли так не по злобе, не из желания подразнить или посмеяться над ним, а, наоборот, даже с некоторым уважением.
В тот день, про который мы рассказываем, Митька Попок вместе с газетами и письмами разнес по Зеленому Берегу необычную новость: дед Брыль, этот старый врун, получил откуда-то очень важный пакет. Интерес к этому пакету Митька подогревал еще и тем, что якобы сдал его деду лично под расписку, как строго официальную корреспонденцию.
И внезапный приезд легковой машины, которая нигде, кроме хаты сторожа, не останавливалась, и неожиданный заказной пакет… Теперь заинтересовались уже не только дети, но и взрослые. По деревне пошли разговоры, от кого бы могло быть это письмо? У деда Брыля не было ни сыновей, ни дочерей, ни племянников — словом, никакой родни. Жил он одиноко. Старшие называли его бобылем.
