«Так и «живу» у себя дома, никому не нужная, никем не замечаемая», — горько подумала она, на мгновение отвернувшись.
— Я и не знаю, как решилась на улицу–то выйти сегодня, мне вроде как… не рекомендуется!
— Да, и я знаете, тоже по–наитию какому–то сегодня вышел, а так–то я домосед! — ответил он. — За уши не вытащишь на солнце, да и тоже… нельзя.
Он осторожно потер шею, коротко глянув на нее — не смотрит ли она на его шрамы? Но она или и правда не видела ничего такого, или просто не хотела видеть. Он вздохнул спокойнее.
— Я… я на секунду бы отлучился, если вы…
— Нет–нет, что вы, в коридоре вторая дверь!
— Спасибо, — кивнул он благодарно, прошмыгнув в коридор, поспешно обшарив вешалку, вытащил из кармана пальто шарф, и заперся для вида в туалете. Там он проклиная себя за рассеянность, замотался шарфом, и стал лихорадочно придумывать, как бы оправдать столь неуместную вещицу… Долго засиживаться неприлично, и так ничего не придумав, он рискнул выйти без объяснения, а если оно потребуется, то попытаться отделаться экспромтом. Он чувствовал себя совершеннейшим дураком, но ситуация отчаянная, деваться некуда!
Она стояла спиной к нему и смотрела в окно. Он помявшись, деликатно кашлянул. Она вздрогнув, обернулась:
— Ох, Николай, вы меня испугали немного! — и хрипловато рассмеялась, но так невесело…
— Я? — он совсем потерялся. — Так я, Машенька…
— Нечаянно вы, знаю! — снова выручила она.
— Ага! — он улыбнулся извиняясь, и хотел было уже сесть, но она взмахнула руками:
— А давайте с вами покурим!
— Ой, да я… — он не курил, но сейчас это так важно: — Давайте!
Тут, наверное, общей сигарете и сделать бы дело «трубки мира», чтоб покурив вместе на балконе, он осмелел от её кокетства, и принялся травить смешные байки, и они хохотали как дети, а потом он даже обнял её, и им было так хорошо, тепло и просто вместе, будто они подростки, и всё так безоблачно и чудно… НО. Ничего подобного. Конечно, им очень–очень этого всего хотелось, простой и идиллической картинки, чтоб потянуться к нему–ней, тихо вторя один другому — как хорошо, что у меня теперь есть ты! Нет. Слишком неуютно им было от самих себя. Слишком страшно и грустно, потерявшимся и больным…
Так и просидели по своим углам, перебрасываясь ободряющими и робкими фразами, стараясь не смотреть на шарф и перчатки. Пока не стало неприлично поздно, и она нехотя намекнула, что пора обоим и честь знать.
— Чтож, Коля, до завтра! — улыбнулась она на пороге, пожимая его ладонь пальцами в перчатках.
