— Так может Зинка видела, что с ним стало! — продолжал я. — Может, она об этом кому-нибудь рассказала! Теперь понимаете, почему необходимо установить всех, кто с ней общался?
— Да-да, конечно-конечно, — всплеснув руками, засуетилась Надя. — Как же я сама не додумалась! Сейчас-сейчас, попробую вспомнить… М-м-м… Я ведь только по полдня дома бываю. У нас работа посменная. Неделя — в первую, неделя — во вторую. Да и в окно я не часто смотрю… К Зинке постоянно кто-то приходил. В её хибаре был настоящий притон. В основном у неё ошивался Яшка Косой. Манька Спицына заглядывала. Ещё какие-то забулдыги, но я их не знаю… Знаете что, — вдруг спохватилась она, — вам надо поговорить с бабкой Евдокией. Это Зинкина соседка. Она давно на пенсии. Почти всегда дома. Либо на лавочке сидит, либо в окошко смотрит. Она могла видеть больше моего. Но, только знаете, будет лучше, если я вас к ней подведу. Боюсь, что с вами одним она разговаривать не станет. Мало ли что у вас на уме. А когда приводит кто-то из своих — доверия как-то больше, сами понимаете.
— Буду вам очень признателен! — горячо поблагодарил её я. — Когда вы сможете это сделать?
— Если Людмила Петровна отпустит, то хоть прямо сейчас.
— Конечно иди, раз такое дело, — раздался над моим ухом голос Карасёвой.
Я обернулся и обомлел. Весь персонал магазина сгрудился за моей спиной и увлечённо слушал нашу беседу. Я досадливо сжал губы. Огласки по Навалинску теперь не миновать…
Жилище Зинкиной соседки представляло собой маленький, неказистый домишко из строганого бревна, обнесённый ветхим дощатым забором. Несмотря на свой почтенный возраст, впечатление он производил недурное. В висевших под окнами плошках отцветала герань. По обе стороны ведшей от калитки к крыльцу дорожки выделялись цветочные грядки. Всё было ухожено и аккуратно подстрижено. Следы прополки подчёркивали полное отсутствие сорняков. И лишь соседствовавшее рядом пепелище красноречиво напоминало о разыгравшейся здесь недавно трагедии.
— Повезло бабке Евдокии, — тихо шепнула мне Надя. — Опоздай пожарные минут на пять — быть бы и ей в числе погорельцев.
Калитка оказалась незапертой. Мы беспрепятственно вошли во двор. По доносившимся из приоткрытой форточки звукам работавшего телевизора было ясно, что хозяйка на месте. Моя спутница постучала в окно.
— Евдокия! Открывай!
За дверью послышались торопливые шаркающие шаги. Щёлкнул замок, и моему взору предстала маленькая, сухощавая, по виду довольно шустрая, старушонка. Её проницательные, живые глаза пытливо уставились на меня.
