Во мне заиграло подкреплённое жаждой истины самолюбие. Оглянувшись по сторонам, и не заметив признаков чьего-либо присутствия, я вскочил на ноги и решительно зашагал вперед.
Аромат прелой травы и гниющих водорослей становился всё острее и острее. Кровожадные комары облепили меня с головы до ног. Я едва успевал их отгонять. Земля точно превратилась в пластилин. Мои ботинки увязали в ней всё глубже и глубже.
Раздвинув ветви двух близко растущих друг к другу сосен, я остановился, как вкопанный. Передо мной словно разверзся ад.
Чахлые, сучковатые, точно скрюченные радикулитом и ревматизмом деревья, спутанные корни которых уродливо бугрились над увядшим травяным ковром, чётко обозначали его незримые границы. Внутри образуемого ими круга зеленела огромная, дурно пахнувшая лужа, из которой местами торчали не то брёвна, не то поваленные стволы. Лужу окружал мшистый, разбавленный разномастными сорняками, бережок. Невдалеке значилась клюква. Её было много. Я удивленно хмыкнул. Никогда не думал, что ягоды могут произрастать в столь безжизненных местах.
В центре подёрнутой тиной трясины возвышался небольшой, окружённый плотной стеной камыша, островок. На островке чернел сгорбленный, точно замученный зверь, выжженный ствол. Он будто являл собой символ этой гибельной долины.
«Так вот ты какая, Любавина топь! — подумалось мне. — Не зря о тебе гуляют такие жуткие легенды. От тебя действительно веет смертью».
Я осторожно пошёл вдоль берега, пристально всматриваясь во всё, что попадалось мне на глаза. Но то, что я видел, никоим образом не нарушало естественности болотного пейзажа. Я вглядывался в полузасохшую траву, раздвигал заросли тростника, пробовал на ощупь землю, но найти какие-либо улики, которые свидетельствовали бы о том, что здесь совершено преступление, так и не смог. Единственной моей, выходящей из естественного ряда, находкой была серая, потёртая авоська. Изрядно запорошенная песком, она валялась возле одного из клюквенных кустов. Эта авоська показалось мне как будто знакомой. Как будто я её уже где-то видел. Но, сочтя, что она вряд ли может иметь какое-либо отношение к исчезновению мальчика, значения этой находке не придал.
Вечер тем временем перерос в ночь. Тёплые краски погасли. Пространство поглотил мрак. Очертания болотной растительности стали смутными и расплывчатыми. Мой ум снова осадили болотные легенды. Меня охватил трепет. Внутри непрестанно перекатывалось что-то едкое и леденящее. Сердце колотилось с неукротимым бешенством. Лёгкие ненасытно поглощали воздух. Я почувствовал себя одиноким и беспомощным, со всех сторон окружённым врагами. В любом маломальском шуме мне чудились осторожные, подкрадывающиеся шаги. Мне казалось, что меня обступают тени, хотя таковых и в помине не было.
