— Боже! Но ведь вы никогда ничего не стирали!
— Совершенно верно.
— Боже мой! Боже мой! — повторила миссис Френкель и еще дальше отступила от двери. Я прошел за ней в гостиную, заставленную пузатой мебелью, поставил чемодан на кресло и засучил рукава.
— Я готов, — объявил я, — только сначала покажите мне свою прачечную.
— Прачечную? — переспросила миссис Френкель и рассмеялась. — Вы просто прикидываетесь сумасшедшим, да и меня хотите с ума свести. Подождите, мне надо вынуть посуду из раковины.
Она выплыла из гостиной, и я снова заметил, что Мэрвин пристально смотрит на меня.
— Что с вами? — спросил я. — Может быть, я сделал что-нибудь не так?
— Нет, нет. Просто ни я, ни миссис Френкель не представляли, что на свете может быть человек, вроде вас.
Когда мы с миссис Френкель прошли в кухню, я думал только о том, как лучше выполнить неприятную работу. Миссис Френкель не спускала с меня глаз, наблюдая, как я высыпал мыльную стружку Коуза в таз с горячей водой и принялся стирать грязные носки мистера Френкеля, — кстати говоря, очень нуждавшиеся в стирке. Лиха беда начало, и вскоре я почувствовал, что не так уж все это плохо.
— Дайте-ка я постираю, — предложила Мэрвин.
— Нет. Это не произведет нужного впечатления.
Потом между миссис Френкель, Мэрвин и мной все стало очень мило, и я нашел вполне естественным поинтересоваться, есть ли у миссис Френкель друзья в этом доме, которые согласились бы дать нам что-нибудь постирать. Миссис Френкель ответила, что такие друзья у нее найдутся (дайте ей только одеться), и ушла, оставив нас в кухне.
— Гарри, — обратилась ко мне Мэрвин, — извините, если я с вами была груба.
Я немного смутился, когда она назвала меня по имени.
Позже я обнаружил, что стараюсь растолковать ей свои взгляды на жизнь, рассказываю о себе больше, чем полагалось бы, и отвечаю на ее странные вопросы. Мэрвин заявила, что я рассуждаю так, словно мое имя тоже внесено в «Social Register»[19]. Она хотела знать и о Хью, и о танцах, и об Уэствуде.
— У вас было все, о чем я могу только мечтать, — заметила она, — а вы от всего отказываетесь.
— Что именно — все?
Мэрвин вздохнула, и мы взглянули друг на друга.
— Деньги, — ответила она. — И обеспеченность. Наступит время, когда все это будет и у меня. Разве я хуже других? Я-то знаю, что не хуже. Когда-нибудь я буду зарабатывать тысяч тридцать в год.
Разговаривая с Мэрвин, я почувствовал, что меня охватывает то же самое чувство, какое я испытывал, сидя в своем клубе, в теплой и уютной комнате и посматривая через окно на прохожих. Такое сравнение появлялось у меня всякий раз, когда я пытался взглянуть на мир глазами Мэрвин, потому что мы были по разные стороны окна. Меня озадачивали тогда, да и теперь озадачивают ее взгляды на вещи.
