Мэрвин Майлс родилась и выросла в маленьком городке штата Иллинойс, название которого выветрилось из моей памяти. Ее родители умерли. У нее был женатый брат где-то в Калифорнии, но они почти не переписывались, и тетка в Чикаго. Ее отец когда-то имел мебельный магазин и вечные неприятности с бакалейщиком и мясником из-за несвоевременной оплаты счетов. Как-то она показала мне свою фотографию, относящуюся к тому времени, когда она училась в средней школе. С фотографии прямо перед собой, в объектив аппарата, смотрела простая, скромная девочка с прямой складкой губ и вызывающим выражением глаз. Волосы у нее были уложены в уродливую высокую прическу помпадур и скреплены позади огромным бантом в форме бабочки. На ней была блузка со стоячим воротником. Мэрвин как-то рассказывала мне, с каким трудом ее мать зарабатывала ей на наряды. Рассказывала она и о дочери владельца банка, некоей Лотти Лу, уехавшей потом в восточные штаты, в школу-интернат. Лотти Лу и другие девочки, вроде нее, приезжая на каникулы, первое время навещали Мэрвин, но потом стали постепенно сокращать свои визиты, пока и вовсе не перестали ходить. Окончив среднюю школу, Мэрвин перебралась в Чикаго, к тетке, которая и посоветовала ей поступить в университет. После смерти отца Мэрвин устроилась в одну из чикагских газет, а позднее выписала к себе мать — они жили в небольшой, однокомнатной квартире. Затем она поступила в чикагское отделение рекламного агентства Джекобе, а позже, уже после смерти матери, агентство предложило ей место в своей конторе в Нью-Йорке. Тут о ней и услыхал мистер Баллард, и теперь она зарабатывала семьдесят пять долларов в неделю. Столько денег она еще никогда не зарабатывала.
Часов в шесть мы вернулись в контору. У Мэрвин под глазами проступили темные тени. За столами почти никого не было, но в кабинете мистера Кауфмана горел свет. Мистер Кауфман, сняв пиджак, просматривал корректуру рекламы обуви.
— Мы закончили визиты, — доложила Мэрвин Майлс. — Я делала заметки, а мистер Пулэм стирал.
— Покажите заметки, — сказал мистер Кауфман.
Мэрвин открыла портфель и передала ему пачку напечатанных типографским способом бланков, заполненных карандашом. Мистер Кауфман перелистал их с ловкостью кассира в банке.
— А они что-нибудь говорили? — спросил он, пробегая взглядом одну из страниц. — Прочтите-ка мне вот это. — Он подал страницу Мэрвин.
— «Первый раз в жизни, — прочла она, — я не стану возражать, когда Френкель начнет снимать башмаки».
