Ни стыда, ни совести [сборник] | страница 40

— Давай поженимся?

Я не удивился, а скорее застыл от счастья. Ее мир стал моим, мой — ее. Мы стали едины.

— Ты… серьезно?

— Разумеется, любимый.

— Да…

— Тогда завтра ЗАГС, а в четверг — венчание. — И она, выключив горелку, обняла меня.

— Что, так просто?

Грунин с сомнением почесал подбородок.

— Это вообще-то я не для вас написал.

— Я знаю. Для этого газетчика? Не помню его фамилию… Да, Вакуленко. Игорь Рудольфович, это ваше дело, но я бы на вашем месте ему не доверял… Если позволите, я сделаю себе копию.

Я пожал плечами:

— Как хотите, Сергей…

— Просто Сергей. Игорь Рудольфович, а вам не угрожали? — В голосе адвоката слышалась озабоченность. — Я имею в виду прямые угрозы. Или, быть может, Пшенка предлагал вам что-нибудь еще?

— Нет, только признание.

— Хорошо. — Грунин прошелся по камере, засунув руки в карманы. — Этого следовало ожидать.

Он дал мне подписать какие-то бумаги.

— Я верну вам эту… рукопись завтра. В общем-то, ваши допросы ведутся с нарушением закона, вы можете потребовать, чтобы вас допрашивали только в присутствии адвоката… Когда вы говорили с Пшенкой?

— В смысле?

— Когда был тот допрос, где он сделал вам предложение? 17-го? Или раньше?

— Не знаю.

Какой сейчас день, какое число? Внешний мир с его временем остался где-то в прошлом.

— Но вы же подписывали протокол?

— Да… Но… В общем, не помню. А какое это имеет значение?

— Пшенку то ли вызвали куда-то, то ли он заболел… Там какой-то краснолицый тип вместо него. Это можно использовать.

— Скажите, Сергей, а я могу… отказаться от наследства?

— Заранее? Нет, конечно. Сначала вас должны признать вменяемым, потом состоится суд — и по его результатам, вы, возможно, вступите в права наследования, да и то не сразу.

— Вот как…

— Да.

И Грунин, все такой же озабоченный, удалился.

Так же немногословен был и Вакуленко, который, как мне показалось, был мне признателен за попытку разобраться в собственной ситуации. Он ответил мне на несколько вопросов о сестре, пообещав добиться очередного свидания (я сам не верил, что прошу его об этом) и, к моему удивлению, совсем не интересовался ходом следствия. В моей интерпретации, во всяком случае.

В продолжение нашего разговора он мял в руках рукопись и плотоядно ухмылялся, из чего я заключил, что действительное положение вещей его не очень волнует; моя «история» была тем материалом, на котором он намерен был основывать все свои газетные вымыслы.

— Ну что, Игорь, меняемся? Вы мне свое, я вам то, что обещал. Почитайте.