После придем домой, затопим печь, и на под, в золу, маленькие белые поставим, а утром они сухие, пахучие, красивые стоят — нижи на нитку, всю зиму сыт будешь.
Мать была мастерицей и готовить, и сушить, и настойки ставить, и тесто делать. Все ей надо было в лесу — и корень целебный, и смолу, и мох, и плоды ландыша, и травки всякие. Всего наберет, насушит, настоит на всякий случай своей жизни — вынет, да и других полечит, коли надо. Что уж были за травки, не знаю, только верила мать им свято, а страдала всю свою жизнь трофической язвой и не могла вылечиться своими травами, пока однажды я не приехала с моими малышами в деревню и не сделала ей операцию. Тогда язва закрылась, но ненадолго, снова началась. Я показала мать в клинике, и Сергей Петрович Федоров сделал ей великолепную операцию. Он перевязал сосуды в паховой области, и язва зажила. А открывалась она двадцать пять лет. Это была удивительная точность расчета, и даже отец подивился — пожалуй, поверил медицине и тому, что не зря я пошла учиться.
Всю жизнь отец не уставал повторять, что я должна была «работать руками», — будто я не работала! А тут поверил — правда, еще не моим рукам, а чужим; но то, что я училась у профессора, который вылечил мать окончательно, поколебало его убеждения. Он примолк тогда на некоторое время, чтобы после втайне гордиться мной и повторять всем, что «дочка удачная».
И я вспомнила все это, бродя в лесу после войны, в том самом лесу, где они с отцом всю жизнь прожили, кормились лесом, да и погибли здесь!
Они провожали брата–партизана теми самыми тропками, которыми все мы ходили. Они старались его увести подальше, и их схватили. Одного брата расстреляли, второго повесили, а их повели на расстрел, да после оставили одних в избе умирать с голоду. Отобрали и хлеб, и коров, кур и все запасы. Они жили еще несколько дней, но когда пришли к ним соседи, то нашли отца окостеневшим, а мать при смерти. Так и умерли они после расстрела брата от голода и холода.
Все село сгорело, и только чудом уцелел наш дом, без окон, без дверей. Дом, в котором теперь уже жили чужие люди, а мои родные полегли на погосте.
Всех разметала война. Шесть братьев было, а остались в живых трое да я четвертая.
Шесть братьев. Мы жили с ними дружно. Я одна девочка среди них. Никто меня и пальцем тронуть не смел, столько у меня было защитников. Все рослые, красивые, силачи. Один таскал трехведерные бочки одной рукой, другой хвалился, что может и лодку одной рукой снести, третий пытался и лошадь поднять. Так хвастались силой мои братья, а остались теперь трое.
