Их было семеро. Двое совсем молодые. Ряба – второй по значимости, хотя есть ребята и покрепче его. А первый вот этот – лет восемнадцати, повыше других, глаза злые. Мне сразу становится ясно – все под ним ходят. Боятся его и гордятся им. И он не дурак. Это тоже видно по глазам.
Вот он идёт ко мне. То есть мне кажется, что идёт, на самом же деле, может быть, делает один короткий шаг, от силы полтора. И всё последующее опять покажется мне замедленным и нелепым. Итак, он идёт ко мне и одновременно задаёт какой-то вопрос, суть которого я не помню, ибо это уловка, и, как только я открываю рот для ответа, тут же получаю короткий и сильный удар снизу. Удар настолько подл и неожидан, что я, проглотив слова и, откусив себе половину языка, задохнувшись в шоке, только и могу, что выговорить:
– Ну, ты и сволочь!..
Я ещё не успеваю опомниться, как ко мне подскакивает один из «лилипутов» и пытается повторить тот же удар. Всё это, видимо, было заранее «срежиссировано» и сейчас «отрабатывалось», но «начинающий актёр» волновался и, извините, промазал:
– Фу, ты, блин… – опозорившись, он глумливо хихикнул и отошёл в сторону.
Эта нелепица внесла диссонанс в ритуал моего избиения, и я, стыдящийся себя альтруист, ещё минуты две-три произносил гордые и бесполезные монологи, в то время как вся эта свора лениво и даже робко пихала меня в разные стороны. Бить незащищающегося человека – достаточно скучное занятие. Но потом что-то включилось, и мы начали драться.
Если драка – настоящая драка – длится непрерывно три минуты, наступает новое качество. Выброшен первый заряд злости, выброшена энергия, люди устают, психологически меняются. Это уже не те люди, что три минуты назад, и тогда побеждает тот, кто опытней, выносливей, жёстче.
Били меня хорошо, но устать я ещё не успел. Они только-только меня разозлили. Рот был полон крови и зубного крошева, губы размазались по щекам, один глаз не видел, дикая боль в почках и где-то под коленом. Я знал, что долго не выдержу, но злость и обида за мою «стоптанную актёрскую улыбку», за мои «беленькие американские зубки» придавали мне силы, и я, ставший вдруг равнодушным к ответным ударам, только-только стал удовлетворённо и методично попадать по пляшущим вокруг меня пятнам, как всё вдруг кончилось.
– Атас, мужики, уходим!..
Меня бросили и, пятясь, стали отходить в темноту. Оглянувшись, я увидел, что к нам с факелами в руках бежали люди.
Как я сказал, устать до изнеможения я ещё не успел, значит, кульминация не длилась и трёх минут. Самым тяжёлым оказался удар по почкам – всё ещё никак не мог продышаться. Конечно, ещё полминуты, и они бы меня затоптали. Но я был жив, с моста меня не сбросили, и поэтому самым обидным – до слёз! – было то, что мне «ни за что» вышибли зубы. Я воспринял эту новость трагически.
