Никак не могу принять решение. Свет постепенно перетекает к нам за спину, мы прошли почти всю площадь, впереди тьма – и так не хочется туда. Оглядываться нельзя. Боковым зрением цепляюсь за угол последнего освещенного дома – там телефон-автомат, наверное, единственный на весь посёлок. Рвануться туда, впихнуть Свету в будку – звонить в милицию, а самому встать у двери с перочинным ножом в руке? Нет. Проскочили. Инерция движения уже внесла нас в темноту. Я опять не смог, не успел решиться.
Не только моя неспособность принимать решения вытолкнула нас с площади, минуя телефон, минуя телеграф… Видимо, воспитанием вложен в меня дополнительный блок, фильтр, какое-то «сопротивление», которое, с одной стороны, несмотря на страх, исключает во мне возможность открытого бегства, а с другой – закодировало во мне понятие, что если «нож в руке», то надо или убивать, или быть убитым – обратной дороги нет. Это как атомная война – кто бы ни вышел победителем, всё равно горе.
Я на ходу снимаю пиджак, оставив ножик в кармане, и набрасываю его Свете на плечи. Она умоляюще выдыхает мне в самое ухо:
– Давай побежим, а?
Мне этого делать нельзя. Я, обняв Свету правой рукой, левой проверяю во внутреннем кармане пиджака паспорт, докладываю туда же деньги и шепчу ей в ответ:
– Здесь деньги и документы, беги, зови наших.
В тот же самый момент за спиной слышу:
– Ряба, они же так совсем уйдут…
И сразу же обращение ко мне:
– Э, ты, фуфло, остановись маленько.
Я легонько толкаю Свету в спину, зачем-то успеваю отметить, как красиво она бежит, и поворачиваюсь к моим мальчикам.
Я стою, прислонившись спиной к тусклому рассеянному свету двух мостовых фонарей, стою на самой кромке моста – за моей спиной уже наш район, за мост они уже боятся.
А я боюсь, что меня сбросят с моста. Не столько драки, не столько боли боюсь – это у меня уже было проверено – а того, что избив, бездумно сбросят с моста, в мокрый плотный песок у «быков» или в консервную мелкость, к зеленоватым русалкам. Сбросят, как бросаются с балкона, не веря в конец, как выбрасывают с поезда, не думая, что убивают, как ребёнок выбрасывает игрушку из люльки – только ради полёта, ради пытливого познания. Сбросят, не предполагая несоразмерной серьёзности возможных последствий.
Всё это сидело в подсознании, в глубине, в спинном мозге, всё это формулировалось там в доли секунды, а «наверху» всё было примитивно, точно, просто – глаза считали фигуры, мозг искал выхода, тело не давало себя окружить.
