4
Разбудил меня Грач. Он стоял надо мной в шинели, подпоясанный, с кинжалом наружу и пихал меня сапогом в бок. Мандарина в комнате не было. Грачу я вежливо объяснил, что не люблю, когда со мной так бесцеремонно обращаются.
— Мне, конечно, все равно, — сказал Грач, — можешь сопеть в две дырочки. Но я бы на твоем месте принял мое предложение.
Со сна я довольно долго расставлял все эти сказанные шепотом местоимения по своим местам. А Грач стоял загадочный, нацелив ухо на открытую дверь. Радиола уже не играла.
— Шинель надень, — сказал он, когда я управился с сапогами, — холодно.
— Только учти, — забеспокоился я, — тебе еще час остался. Я за тебя стоять не буду.
— Просить будешь! — пообещал. он и выключил свет. — Двигай за мной.
Темень на улице была жуткая. Грач сразу пропал, и я затоптался перед дверью. Потом он зашипел на меня, и я еле-еле разглядел, что он, пригнувшись, крадется к столовой. Я пошел за ним, но он опять зашипел, и я тоже встал на карачки. Когда мы отползли от нашего барака метров на десять, я увидел, что не так уж темно, что можно кое-что различить, а магазин виден даже отлично, потому что в комнате напротив, где гуляли лейтенанты, все еще горел свет.
Мы уже поравнялись с магазином, когда я услышал, что на крыльце кто-то есть. До магазина было метров тридцать. Грач совсем распластался, и казалось, что он уснул. Я дернул его за сапог, но он даже не шевельнулся. А на крыльце кто-то — теперь я это уже слышал отчетливо — шептался. Я привстал, чтобы разглядеть, кто это, но Грач пихнул меня, и я свалился. Я сразу отвесил ему по шее, благо свалился прямо на него, но он не стал уточнять отношения, а медленно, не поднимая головы, пополз к крыльцу. Я пополз за ним. Я ему верил, потому что хотя мозгов у него немного, но чувство юмора всегда было в порядке. Очень скоро можно уже было, различать слова. Говорила девка: — Ее одевают, а она все в окошко выглядывает — где ее прекрасный. Извертелась вся, а его нет. А папаша под дверью на стреме, и старикашка тут же. Весь красный и трясется. Папаша каждую минуту кричит: «Чего вы там ковыряетесь? У шофера уже трешник настучало». Руки убери, а то рассказывать не буду.
Наконец она вышла, папаша ее по голове погладил — не бойся, дуся. Старикашка ей, конечно, букетик в ручку — и в машину. Втроем сели, а гости должны были прямо в церковь приехать. По дороге она еще надеялась, что он откуда-нибудь вывернется, но все зря.
— Кто он? — спросил мужской голос.
