Тут на улице опять заскрипели шаги, и в дверях показался лейтенант Сережа и девица — та самая, кажется, перед которой Грач решил отличиться и затеял с нею эту игру в стой-кто-идет. Лейтенант галантно пропустил девицу, вошел и сказал:
— Садись. Посмотрим, как солдаты службу несут.
— Уж они несут! — подхватила девица, запас стервозности у нее, вероятно, еще не вышел. — Мне бы такую службу.
— А мне бы такую фигуру! — не упустил случая Грач. — Давайте меняться — я вам службу, а вы мне фигуру. С такой фигурой я получше службу найду.
— Но чтобы к фигуре и все остальное, — дополнил я выступление Грача, — а то будет противоестественно.
А мы соответственно отдаем вместе со службой комплект обмундирования и кинжал.
— Обмундирование и кинжал нельзя, — возразил Грач, в котором вдруг взыграло уважение к закону, — казенное.
Но я с ним никак не мог согласиться.
— А фигура — разве это личное достояние? А удовольствие, которое она доставляет всем? Красота есть явление общественное, общечеловеческое, можно сказать. И если тебе ее предлагают...
— Вам никто ничего не предлагает, — перебил меня лейтенант, — и потрудитесь встать в присутствии офицера.
— Я пойду, — испугалась тетка, — вы уж тут потише. Людям вставать в пять утра.
Вставать мне сразу расхотелось, и я спросил девицу, которая уселась на лавке:
— А мне вы ничего не предложите?
— Встать! — завопил Сережа. — Встать, когда, с офицером говоришь.
— Пардон, — вмешался Грач, — он говорит с дамой. А вы, собственно, кто такой?
— Я тебе сейчас объясню, — пообещал Сережа. — Сейчас вызову наряд и прямо на губу проследуешь.
Это предложение его и погубило. Теперь, после того как он нам пригрозил, никакой жалости у нас к нему не осталось. И мы с Грачом оба посмотрели на телефон. Нам-то дежурный ничего не сделает, а пьяного Сережу уведут под белы руки тотчас.
— Плюнь на них, — сказала девица. — И что тебе за удовольствие с ними разговаривать?
Она встала и поплыла на улицу, Сережа закрыл за ней дверь и вернулся на середину комнаты.
— Я не какой-нибудь бурбон! — сказал он с выражением, — я уважаю солдата, даже если вижу его ошибки. Но и он должен уважать меня и признавать свои ошибки. Иначе получится, что командир прощает солдату все. А как это называется?
— Ты скажешь, как ее зовут? — спросил меня Грач. — Или передумал уже?
— Я скажу, останемся одни, и скажу.
Сережа вышел и хлопнул дверью. А пока я придумывал, как зовут мою девочку в Кинешме, Грач уснул. И наверное, он видел во сне не ее, потому что сказать, что у нее все зубы железные, я тоже не успел.
