Правда, мне было не совсем понятно, почему для нового строительства выбрали пункт, отстоящий на пятьдесят километров от железной дороги. Колонизационная практика всего мира уже давно осудила такие приемы колонизации.
Даже Кузьма Прутков авторитетно указывал, что «никто не может объять необъятное».
План колонизации Биробиджана вызывает недоумение у всякого, кто попал в этот край.
— Так чтобы вы знали, что Бирефельд придется перенести с того места, — сказал Аврум-Бэр.
Я не понял.
— Почему это?
— А просто через то, что старожилы недаром кинули это место: там вода плохая, негодная, и мало. Так пришли наши озетовцы и схопились, что от старожилов осталась хата и сарай, и стали строить дальше. Так они строят и строят и строят… И уже целая деревня построена. А когда построена деревня и сельсовет, и школа, и больница, так теперь схопились, что нет воды и что отседова надо уходить. Через то и старожилы разбеглись. Вода за две версты. Вы знаете, что значит в Биробиджане две версты? Это надо утром выехать с ведром и утром вернуться.
История показалась мне слишком глупой, чтобы быть правдивой. Увы, я выяснил впоследствии, что все это чистейшая правда. Строительство Бирефельда было начато без изучения местности, на «авось». Отсутствие питьевой воды выяснилось уже после возведения нескольких десятков построек.
Как это могло случиться? Но этот вопрос заводит очень далеко — в самую гущу того, что называется организационными неполадками и неувязкой.
Когда наша беседа дошла до вопроса о строительстве, трактор остановился. Он стоял, погруженный почти по самый кузов в топь.
45-сильный «Клетрак» застрял, не в силах вытащить две наших жалких телеги. Сколько ни пыхтела машина, сколько ни ловчились трактористы— ничего не выходило, трактор не трогался с места. Пришлось отцепить заднюю телегу и разгрузить переднюю. Рискуя совершенно погубить машину, трактористы двинулись и с трудом провезли одну повозку. Достигнув более твердого грунта, они ее отцепили и поехали за второй. Мы же, утопая в грязи выше колен и держа свои вещи на плечах, прошли пешком.
Около четырех часов дня мы добрались до барака, стоящего на 22-м километре. Здесь тракторист снова объявил ночлег.
— Если вечером поехать — погибнешь, — сказал он.
Отогреваясь у раскаленной железной печки, мы хлебали суп, приготовленный сторожихой. Аврум-Бэр пришел в благодушное настроение. Он улыбнулся каким-то своим мыслям и спросил меня:
— А вы в Амурзете были?
