А человек почти не имеет средств борьбы с гнусом. Дым, правда, помогает, но не очень. Спят на чердаках, — это легче: гнус не залетает высоко. Но спать круглые сутки нельзя. Надо сходить вниз, а внизу погибель, внизу дымом вьется и стелется едкая гадина. Сознаюсь откровенно, знакомство с ней заставило меня очень испугаться за будущее биробиджанской колонизации, и я высказал это моему спутнику.
— Вам страшно, — сказал он, — потому что вы не видели, что было в прошлом году. В прошлом году было хуже. Но гнус отступает от человека. Вот заметьте, как он работает в тайге и в деревне как он работает. Где люди живут, где трава выкошена, — оттуда он уходит.
Эти объяснения я выслушивал очень недоверчиво: мы как раз въехали в тучу комаров. Я быстро натянул кожаные перчатки, опустил сетку, задымил трубкой — и все же сразу почувствовал зуд во всем теле. Меня поразило спокойствие спутников. Не без того, — они отчетливо ругались русскими словами, но делали это, не выходя из себя.
— Первое имейте в виду, — наставительно продолжал еврей, — что гнус от человеческого жилья отступает. А второе имейте в виду, что человек к гнусу привыкает.
Этому я совсем уж не поверил и не верил до тех пор, покуда не приехал в еврейский поселок Амурзет на Амуре. Я с непривычки надевал сетку, едва выходя на улицу, и то мне казалось, что комары меня заедят насмерть, а местные девицы щеголяли в коротких юбках и в платьях без рукавов, — так с голыми руками и ходили, и хоть бы что! Мой сложный накомарник с медной сеткой изрядно веселил их.
— За гнус чтобы вы не слушали и не верили: это чистый ничего, — говорил Аврум-Бэр. — Если нет порядка, то не гнус виноват и не дождь.
— В чем же, наконец, непорядки?
Он отмахнул дым и взглянул на меня каким-то странным взглядом.
«А стоит ли тебе и рассказывать? — как бы спрашивал он. — Быть может, для тебя это так-себе, дорожный разговор от скуки? Тогда ну тебя к чорту! Для нас это вопрос нашей будущей жизни».
Очевидно, какой-то экзамен я выдержал, и Аврум-Бэр решил говорить.
— Вы хорошо присмотрелись до Бирефельда? — спросил он. — Вы все видели?
Кажется, присмотрелся. Как будто видел. Бирефельд строится на месте заброшенной старожильческой деревушки Александровки. От нее сохранилось одно-два старых здания, и вокруг них возводится еще 30–40 домов. Строительство здесь дается очень трудно, так как доставлять материал приходится с далекого пункта и по очень плохой дороге.
Однако строительство все-таки ведется. В Бирефельде образованы курсы еврейских строительных рабочих. Учась, они строят.
