Все разом запихивают на чердак принесенные мешки и, так же как вошли, согнувшись, покидают помещение.
Внезапно тело Палмы подается вперед, колени подгибаются. Он вытягивает руки и, скользя по стене, падает. Сев на каменный пол, Палма ловит широко раскрытым ртом воздух.
Старик с любопытством подносит к нему лампу.
— ¿Qué es eso, hombre?[5]
Палма еле шевелит пересохшими губами. Но все тут же понимают. Корона обращается к старику:
— Послушай, Карретеро, можешь дать ему поесть?
— Claro que si[6].
Они поднимают Палму. Корона внимательно смотрит на него.
— Ты что-нибудь ел вчера?
— Чесночную похлебку.
— Нужно было сказать. Это никуда не годится.
Палма опирается на руку Короны, смотрит на него невидящим взглядом.
— Только ты меня не откидывай, — голос его прерывается, — слышь? Когда я ем, я все могу наравне со всеми!
— Хорошо, об этом потом. — Корана делает знак старику.
Держа около ноги лампу, испанец идет впереди группы. Минуя узкий проход, черные бесформенные тени тревожно колышутся на стенах.
Этой ночи не будет конца. Чем дальше, тем хуже. Жулии так и не удается уснуть. Она лежит с открытыми глазами, и тяжелые предчувствия сгущают черноту и без того черной, удушливой ночи. Жулия откидывает старое рваное одеяло и бесшумно выходит во двор.
Чуть заметно светает. На севере опять поднимается ветер. Он бежит по равнине, заставляя дрожать все окутывающую вокруг пелену мрака. Слышно, как в траве шуршат насекомые, шелестят кусты, как пробуждается жизнь.
Ардила спрыгивает со ступеньки и нежно-вопросительно смотрит на хозяйку.
Только теперь Жулия осознает, что начинается день. Бесцельно и торопливо, с развевающимися на ветру волосами и вздувающимися юбками принимается она ходить по двору. На ее мертвенно-бледном лице горят озабоченные, всматривающиеся в даль глаза.
Как две тени, около нее возникают Аманда Карруска и Мариана. И та и другая думают о Палме, но каждая по-своему.
Кутаясь в жалкое тряпье, старуха садится на пороге. Неподвижная, она не спускает глаз с перекрестка, что за дубовой рощей. Ничто другое не привлекает ее внимания. Она уверена, хотя на то нет никаких оснований, что именно оттуда должен появиться Палма. За ее спиной, прислонившись к косяку двери, стоит внешне спокойная Мариана. Она следит за каждым движением матери.
Из лачуги доносится жалобный крик:
— О мня ма-а-а!
У порога Жулия останавливается. Она внимательно смотрит на мать, пытается разгадать ее мысли, услышать слово утешения. Но старуха даже не удостаивает ее взглядом.
