У зарослей кустарника мужчины останавливаются. Но Палма так устал, что продолжает идти, ни на что не реагируя, как измученное животное.
Корона догоняет его. Берет за руку и внимательно всматривается в его лицо.
Бессильно уронив руки, Палма пошатывается. Его даже не интересует, почему Корона уходит в кусты. Он не слышит ни вопросов недоверчивого Галрито, ни глухого ворчания Банаисы. А когда Корона возвращается, он вынужден повторить, что необходимо снять брюки и сапоги. Палме помогают это сделать. Свернутые в узел вещи кладут ему на загривок между затылком и мешком.
— Теперь осторожно.
Полуголый Палма еле тащится. Его подталкивает Галрито. Заросли кончаются, теперь на пути их лежит река Шанса. Они идут по пояс в ледяной воде, чувствуя песчаное дно.
У дрожащего от холода Палмы зуб на зуб не попадает. Он не сразу понимает, что вокруг него вода. Корона идет, высоко вскинув голову, все время к чему-то принюхиваясь.
Достигнув противоположного берега в том месте, где он не так крут, они одеваются. И, прячась, несмотря на полную темноту, за береговыми выступами, пускаются в путь быстро, как только позволяют силы.
— Быстрее, быстрее, — настойчиво понукает их Корона.
В ночи уже брезжит тусклый утренний свет. Печальные блуждающие глаза Палмы смотрят вдаль. Машинально следом за Короной он то поднимается, то спускается по склонам. На одном из них, поскользнувшись, он падает. Поднимается. Потом снова падает. Снова поднимается, как пьяный. Галрито помогает ему встать на ноги.
— Ну же, ну, совсем немного осталось. Скоро Паймого, а там уж рукой подать.
Штаны липнут к мокрым голеням. Сапоги не отрываются от земли. Острая, непрекращающаяся боль грызет, гложет желудок Палмы. В голове шумит. По лицу бежит пот, и крупные капли падают наземь при каждом резком движении. В ушах все нарастает звон. Еще немного — и, подобно молнии, что-то ударяет в мозг, опустошая и туманя сознание.
В темноте среди поля возникает удлиненное, необычное строение. Из чернеющего дверного проема выходит старческая фигура. Слышится приглушенное короткое приветствие:
— ¡Buenos!..[4]
После того как последний из пришедших скрывается внутри, старик какое-то время еще стоит у входа. Его спокойные, холодные глаза рыси обшаривают окрест лежащие земли.
Потом он входит и запирает двери. Когда с шахтерской лампы снят нагар, колеблющиеся на побеленных стенах тени успокаиваются.
Поднятая вверх лампа освещает прорубленный на чердак ход. В свете пламени хорошо видно узкое, суровое, чисто выбритое лицо старика.
