— Несчастные мои… Луис как уехал, так ни строчки не написал. Все равно что умер. А Кустодия, она…
— А, видали, что вспомнила?
— А что бы вы хотели, чтобы я вспоминала? Если бы мы жили в городе, были бы они со мной, уверена. Ведь в городе, когда семья нуждается, богатые все-таки помогают. Они жалостливы.
— Богатые жалостливы? Да ты совсем! Испортил тебя город! Уж это точно. Никогда-то ты не привыкнешь к деревенской жизни.
— Кто может привыкнуть к этой нищете?
— Никто, черт тебя побери! И уж во всяком случае, не ты, так нахваливающая богатых!
— Не могу, не могу, — всхлипывает Жулия. — Кустодия на Руа-да-Бранка пошла по рукам. Боже ты мой, чем она провинилась, чтобы нести этот тяжкий крест?
В нерешительности она умолкает. Вновь возникший страх заставляет ее поднять голову. Подбородок трясется, будто ее бьет озноб.
— Мама, я всегда была набожна!..
— Что? — бормочет старуха, сморщившись от изумления. — При чем тут твоя набожность?
— Как при чем? Наш удел смирение: мы люди бедные… И если бы Антонио не болтал лишнее об Элиасе Собрале, наша жизнь была бы другой.
— Болтал, говоришь ты? — Возбуждение захлестывает Аманду Карруска. — Да провалиться мне на этом месте, если я, будь я мужчиной, вела бы себя иначе!..
От возмущения она долго не может вымолвить слова. Наконец на лице ее, изборожденном глубокими морщинами, появляется выражение усталости. Горечь и безнадежность звучат в ее доверительных, неторопливых словах:
— Доброта, набожность… Это хорошо. Это очень хорошо. Особенно тогда, когда те, кто говорит о них, их исповедуют. Но подумай только… А, все равно ты не поймешь. У тебя все… Ничего-то ты не видишь. Считаешь, что все происходит не по чьей-то вине, а по воле судьбы… Именно так! Воображаешь, что судьба заставила твоих детей бежать из дома, свекра повеситься, а мужа сесть в тюрьму. Именно так ты думаешь и так думают многие. Трусы!
Она пожимает плечами без зла и презрения, скорее безразлично, считая, что такие люди не имеют к ней отношения, поправляет на голове платок и продолжает:
— Болтал, болтал… Да кто нас слышит, если даже богу не до нас?
— Замолчите, мама, грешно!.. — говорит Жулия, прижимая руки к вискам. — Бог — отец нам!..
— Возможно. Но одни — сыны ему, а другие — пасынки.
Ардила ворчит, глядя на дверь.
Со двора доносится шум шагов. Это возвращается домой Мариана, младшая дочь Палмы.
— Добрый вечер.
Она ставит подойник на стол и, только когда снимает платок, замечает хмурый вид Аманды Карруска.
