— Возможно, — задумчиво проговорила Ехевед. — Однако иначе я не могла.
Мы прошли молча несколько кварталов, и тут я вспомнил, что должен позвонить профессору, моему бывшему преподавателю, узнать о состоянии его здоровья, и сказал об этом Ехевед.
Без особого удовольствия она подошла со мной к телефону. Я позвонил.
Жена профессора сообщила, что мужа вчера забрали в больницу. Она собирается его навестить, и если у меня есть желание и возможность, то мы можем поехать вместе. Я ответил, что буду у нее не позже чем через пятнадцать минут.
Лицо Ехевед сразу изменилось, стало грустным и немного растерянным.
— Ты уезжаешь и оставляешь меня?
— Но я должен. Это мой профессор. Человек тяжело болен, — оправдывался я.
— Ну, а если так, я тебя не задерживаю, — проговорила Ехевед, стараясь подавить чувство обиды. — А какая у тебя на завтра программа?
Я ответил: днем концерт на Кировском заводе.
— А вечером?
— Вероятно, вечер будет свободен.
— Если хочешь, Соля, позвони мне, хорошо?
Она поехала домой, а я в дом профессора. Чувствовал, что поступил правильно, но в то же время было досадно, больно, что я таким образом расстался с ней.
Вечером я выступал в Кронштадте перед краснофлотцами. На следующий день — перед рабочими завода. Концерты прошли с большим успехом. Преподнесли много цветов. Было жаль, что Ехевед при этом не присутствовала. И очень хотелось ее снова увидеть. Если б не свидание возле Исаакиевского собора, я бы, возможно, заехал к ним, тем более что Геннадий Львович меня приглашал. Но сейчас чувствовал себя в какой-то мере виноватым перед ним. Ехевед могла рассказать и то, что, когда он выходил в гастроном, мы условились о встрече. А это выглядело совсем уж некрасиво. И все же я решил позвонить. Несколько раз снимал трубку и снова клал на рычаг.
Вечер был свободен, я не знал, куда себя девать. Лучше всего пройтись, а заодно дать жене телеграмму. Давно не писал. Наверное, она беспокоится. Я сел к столу, чтобы набросать текст телеграммы, и никак не мог его составить. Никаких чувств у меня к ней не было. Притворяться не хотелось, а ограничиться несколькими холодными фразами не мог — она этого не заслужила. Сколько я ни думал, ничего придумать не мог. Написал только адрес, и тут мне показалось, будто кто-то постучал. Я прислушался, и снова — тихий, нерешительный стук в дверь.
— Войдите! Пожалуйста, войдите, — крикнул я, не представляя себе, кто бы это мог быть.
Дверь медленно приоткрылась, и мне показалось, что в номере сразу посветлело. Я увидел Ехевед. В белой шляпке, летнем светлом пальто и легких туфельках, она стояла, смущенная, побледневшая, на пороге, не закрывая за собой дверей.
