Николай Иванович берег этот ячмень с самой посевной, два мешка держал под замком у завхоза — только для обучения быков. И вот сегодня принес полведра и велел, чтобы раздавал я, Васюку запретил. «Ты только обучаешь, — объяснил он, — а ему на них работать, хозяином быть: он их трудиться заставляет, колотит иногда, но он же их и милует, награждает — тут политика!»
Николай Иванович лежал на траве, глядел в небо, где застыли белыми сугробами редкие кучевые облака, и говорил, что труд создал человека, но в этом не одни приятности были. Пока из дикой обезьянки с хвостом получился человек, много она хлебнула горюшка. Да и человеком не меньше, а пожалуй, больше. Ведь у человека разум появился, он соображает, и вот с этим своим соображением делает иногда не то, что ему хочется, а то, что надо. Быков вот жалко выхолащивать, а надо: всю силу они должны отдавать работе, только одной работе и ничему больше. Или война. Противное дело, гибельное, а воюем — надо!
Николай Иванович со вздохом поднялся, помассировал раненую левую руку с намертво сжатыми в кулак пальцами, потом оправил солдатскую гимнастерку под ремнем и вытер травой пыльные сапоги.
— Разболтался с вами, а надо еще на пары съездить, на сенокос… Давайте договоримся так: сегодня вы гоняете до вечера поодиночке, а завтра запряжете парой. Тоже в сани, на колесах они вас разобьют. У завхоза возьмите еще полведра ячменя и давайте понемногу, как награду — понятно?
— Понятно, — сказал Васюк уже в спину ему: Николай Иванович торопился навстречу Клавке, которая вела в поводу его Визгушку с забинтованной ногой.
И бинт нашла для лошади, и ведет сама, — наверно, у них получится вскорости настоящая любовь.
Я стал надевать просохшие штаны и рубашку.
— Эх, ёкарный бабай, все знает, голова как сельсовет! — Васюк покачал своей рыжей, давно не стриженной головой, глядя вслед Николаю Ивановичу. — А мой братка Мустафа ничего не знает, один кнут. Зачем кнут, когда голова есть?
Васюк любил старшего брата, но относился к нему покровительственно, как если бы тому было не двадцать лет, а тринадцать, как Васюку.
В нашей деревне они появились в начале прошлого лета, Мустафа еще был в солдатской одеже и ходил, опираясь на палку, а Васюк и тогда был такой же — низенький, коренастый, цепкий, как клещ, смелый. И уже тогда хорошо говорил по-русски.
Он тут же перезнакомился с нами, подавая каждому руку, и сказал, кивнув на Мустафу, который хмуро сидел на крыльце в ожидании управляющего:
