- А ты как увидел? - спросил у ротного политрук.
- А когда мои орлы его мутузили, он дёрнулся. Как сдачи дать хотел. Не боится совсем. А ты не видел, как он к фрицам в окоп прыгал?
- Нет.
- А я - видел. Оформляй в трибунал. Этого - бить - только потеть. Слушай, Дед, а что ты так на травку эту взъелся?
Опять я завис. Как ему объяснить причину ярости, охватившей меня? В тот момент, просто, я вдруг понял, что я - наркоман. Оказывается, зависимость от наркоты - не физическая. В этом теле, в этом мозгу - никогда не было ни капли препаратов. Зависимость - психическая. Я - наркоман. Я - ублюдок. Ничтожество. Приятно резко и вдруг осознать себя куском говна? Каким будет моё отношение к морде, что ткнула меня в моё же дерьмо?
- Я сам - наркоман. Я думал - всё, покончено. А услышал запах - так меня ломать стало! Так я разозлился! Сколько народу оскотинилось, сколько людей погибло из-за этой дряни! С резьбы слетел.
- От водки - не меньше гибнет. Что, теперь спиртзаводы жечь? Или старшину забить насмерть, чтоб боевые 100 грамм не выдавал? Сам же получаешь! - разозлился вдруг ротный.
- Водка - другое, - мотаю головой. Не как Герасим.
- Одно и то же! - в злости скрипит ротный.
- Другое! - отвечаю, повышаю тон.
- Ишак! Упёртый, упрямый баран! Забирайте его! Оформляй, Вася!
***
Трибунал состоялся через несколько часов. Председатель - какой-то пожилой мужик с седым ежиком на голове, с мешками под глазами от усталости. Знаков различия - не видно, он закутан весь - простыл.
Разобрали меня быстро - дело кристально понятное - один штрафник забил насмерть другого. Я, оказывается, сломал шею поварёнку. Локтём? Или он сломал шею от удара о землю? А какая разница? Присудили - расстрел. Возмутился ротный - одного я убил, второго - расстреляют. А воевать - кто будет? Пушкин? И этим спас меня от очередного расстрела.
Заменили годом штрафной роты. Вот и всё. Освободили в "зале суда". Без конвоя попёрся искать Шестакова. Он - пьян. Допил шкалик, что был в моём вещмешке. Больше - ничего не пропало. Галеты, банки консервов - не тронуты.
- А я тебя уже поминаю, - сонно сказал он.
- Рано хоронишь. Спи. Позже - умрём. Двигайся. Замёрз я.
Лёг, прижался в тёплому боку Шестакова. Как хорошо, что призрак бородатого пидорга не бродит тут. Есть тут, конечно, такие. Всяких больных хватает. Но, относятся к ним тут естественно - с презрением. Как в зоне, они - неприкосновенные. Западло. И живут они - забившись под плинтус. Потому и обнимаются бойцы перед смертью без всякой заднеприводной мысли. Потому - спят, тесно прижавшись, как супруги. Потому что - холодно. А скучковавшись - теплее.
