Пафнутьев был разочарован. На какой-то миг, под действием чар Элеоноры, под влиянием неподдельного азарта Фырнина, он допустил, поверил и понадеялся, что сейчас гадалка действительно скажет нечто важное, пронзит своим мистическим лучом темноту, в которой блуждал следователь. Но нет, она проявила себя просто как здравая, трезвая баба и сказала слова разумные, неуязвимые, но ничем, увы, ничем не помогшие бедному Пафнутьеву. И тут же, словно почувствовав его разочарование, она пристально и как-то протяжно посмотрела с экрана прямо в усталые пафнутьевские глаза. И усмехнулась.
— Некоторым мои слова кажутся очевидными… Как бывает очевидным любое событие, самое невероятное после того, как оно случилось. Хочу сразу сказать — не торопитесь с выводами. Я сказала, что сказала. И не так уж мало.
— Да! Как говорят французы, шерше ля фам. Ищите женщину, — подхватил Фырнин.
— И не одну, — добавила Элеонора.
— Две? — ужаснулся Фырнин с профессиональной искренностью.
— Я вижу три, — сказала Элеонора со слегка затуманенным взглядом. Она вдруг как-то обмякла, словно устала за эти секунды.
— Вы хотите сказать, что эти три женщины, сговорившись…
— Нет, — она досадливо поморщилась. — Я говорю не об убийцах, я говорю о сути происшедших событий. А кто убил, как, когда… Это дело следствия. Кстати, оно скоро закончится.
— Скоро — это когда?
— Через день, два… Самое большее — через три дня.
— Знаете, Элеонора, я был потрясен точностью вашего попадания — незадолго до смерти вы сказали Объячеву, что он умрет в собственной постели… И все случилось именно так, именно так! Что вам в те секунды привиделось, какие видения пронеслись перед вашим внутренним взором?
Некоторое время Элеонора молчала, не задумываясь о стоимости экранного времени, потом, стряхнув с себя оцепенение, взглянула на Фырнина.
— А вы не допускаете, что это было обычное профессиональное лукавство? Заверив человека в том, что он умрет в собственной постели, я тем самым пообещала ему долгие годы жизни, спокойную старость, окружение многочисленных домочадцев… Этого вы не допускаете?
— Честно говоря, допускаю, — сказал Фырнин, твердо глядя Элеоноре в глаза.
— Несмотря на все ваши восторги, я это знала с самого начала. Мне, конечно, понравилось, что вы похвалили меня за чувство юмора, но смею заверить, я знаю цену этому комплименту.
— Я не хотел вас обидеть!
— Обидеть вы меня не хотели, но разоблачить или, скажем, развеять туман таинственности над моей головой… попытались.
