Мы, мальчишки, часто наблюдали, как маршировали ополченцы. Всем строем разом, по команде, они поворачивались кругом, и мы всегда смеялись, если кто-нибудь из них поворачивался не в ту сторону или путал ногу.
… Мама ушла провожать папу, а я сидел рядом с Олей на полу, складывал кубики с картинками диких зверей, а сам думал о том, сколько обещаний не успел выполнить отец.
Отец обещал подарить мне кубики из нержавеющей стали, обещал взять на рыбалку, а к зиме купить черепаху или маленького разноцветного попугайчика, который летает и каркает, а главное, живет сто лет.
В зоологическом саду мы были? Были. Я еще у него на плечах сидел. А вот на пароходе вниз по реке до самой Астрахани не прокатились. Не получил я в подарок и давно обещанного, настоящего барабана. А самое главное — не взял меня отец к себе на мартен, хотя сколько раз говорил: «Сведу обязательно!»
После того как папа записался в народное ополчение, редко мы стали бывать и на Волге, только раз на пляж ездили.
Мой папа разных волгарей знал — и капитанов-старичков и рыболовов. По гудкам узнавал названия пароходов.
Любил папа мне про Волгу рассказывать: как мальчиком с крутой горы он в нее камешки бросал, как вязал плоты, как и где в разлив плавал, как паром на воду спускал и про то, как весной на отмелях сазанов руками ловил.
Папа научил меня плавать. Только окунется разок, и не узнать его; озорничает, брызгается, меня за пятки хватает.
На лодке обязательно под самый пароход подъедет, чтобы лучше на волнах качало.
Если мама ездила с нами, она всегда надевала платье попроще, так как знала, что и ей достанется.
Помню, как папа однажды ее с ног до головы окатил. Мама рассердилась, а папа как ни в чем не бывало изображал, как навигация начинается: то гудел, как буксир, то — как теплоход скорой линии.
…Оле быстро надоели кубики. Она все требовала, чтобы я сложил из них обезьяну, ту самую, которая так понравилась ей в зоологическом саду. Она протянула тогда обезьянке сливу. Та вначале понюхала, а потом съела, а косточку выбросила.
Чтобы Оля не плакала, я стал рисовать ей маленьких человечков. Оля фыркала, когда я, рисуя, приговаривал: «Точка, точка, запятая, минус, рожица кривая». А потом я начал рисовать человечков с огромными животами, с кружочком посередине. Эти кружочки — арбузы. Маленькие человечки, а какие обжоры!.
Мама долго не возвращалась. Я закрыл ставни и опустил черные бумажные шторы. Мы тогда строго выполняли правила светомаскировки.
