без следа
Все друзья; ты завтра сгинешь безнадежно!..»
Он тогда
Каркнул: «Больше никогда!»
Вздрогнул я, в волненьи мрачном, при ответе
столь удачном.
«Это – все, – сказал я, – видно, что он знает,
жив года
С бедняком, кого терзали беспощадные печали,
Гнали в даль и дальше гнали неудачи и нужда.
К песням скорби о надеждах лишь один
припев нужда
Знала: больше никогда!»
Я с улыбкой мог дивиться, как глядит мне
в душу птица.
Быстро кресло подкатил я, против птицы,
сел туда:
Прижимаясь к мягкой ткани, развивал я цепь
мечтаний,
Сны за снами; как в тумане, думал я:
«Он жил года,
Что ж пророчит, вещий, тощий, живший
в старые года,
Криком: больше никогда?»
Это думал я с тревогой, но не смел шепнуть
ни слога
Птице, чьи глаза палили сердце мне огнем
тогда.
Это думал и иное, прислонясь челом в покое
К бархату; мы, прежде, двое так сидели иногда…
Ах! при лампе, не склоняться ей на бархат
иногда
Больше, больше никогда!
И, казалось, клубы дыма льет курильница
незримо,
Шаг чуть слышен серафима, с ней вошедшего
сюда.
«Бедный! – я вскричал, – то Богом послан
отдых всем тревогам,
Отдых, мир! чтоб хоть немного ты вкусил
забвенье, – да?
Пей! о, пей тот сладкий отдых! позабудь
Линор, – о, да?»
Ворон: – «Больше никогда!»
«Вещий, – я вскричал, – зачем он прибыл,
птица или демон?
Искусителем ли послан, бурей пригнан ли сюда?
Я не пал, хоть полн уныний! В этой заклятой
пустыне,
Здесь, где правит ужас ныне, отвечай, молю,
когда
В Галааде мир найду я? обрету бальзам когда?»
Ворон: – «Больше никогда!»
«Вещий, – я вскричал, – зачем он прибыл,
птица или демон?
Ради неба, что над нами, часа страшного суда,
