Выходит на кухню заспанная Наташа, садится за стол завтракать. Ого, она уже невеста, хоть и старше моей всего лишь на два года. Вытянулась — каланча, выше матери. Собирается в школу — нескладная, неприодетая… Да и откуда? Женькина семья никогда богатством не блистала, хотя и не нищенствовала…
Вот и Анатолий, сын, появился — красавец, крашеный чуб вьется, высокий, молодой, жениться собирается (как тут же открылось), невеста уже есть. Да… Я их последний раз видела еще детьми — вот как часто здесь бываю. Тогда и бабушка еще была жива…
Галина торопится угостить своих детей редкой в этих местах дыней, а мои нахалки тут же пристраиваются и — как будто век ее не едали — тоже начинают уписывать за обе щеки.
Но вот Наташа и Анатолий, позавтракав, уходят, пора и нам в путь отправляться: дед уже встал конечно.
***
Гурьбой идем к его дому: отец косолапит впереди, Евгений — рядом со мной. Мы с ним — почти ровесники, а отца он на двадцать четыре года моложе. Вокруг носится охотничий пес Евгения — молодая рыжая гончая. Евгений расхваливает ее достоинства: говорит, что "зайцев только так гоняет". А я, вдали от лесной жизни, в своем заиндустриализованном, железобетонном городе, уже решила, что и зайцев не бывает, и охоты на свете давно не существует.
Подходим к дому деда — он почти последний на окраине Няндомы, за ней, на взгорке, простирается кладбище. Заходим во двор, старый пес облаивает нас, но пропускает к дверям, в сенях одичавшая дедова кошка при нашем появлении пулей пролетает где-то по-под потолком, а в избе нас встречает дед — маленький, усохший, костяной, со слезящимися глазками и апостольским гладким черепом, в жилетке под ремешок и толстенных суконных штанах — для тепла. Принимает наши объятия: "Андели, андели", — мы все смеемся, обнимаемся, девчонки липнут к нему, Яна умиляется: "Дедушка!.." — хотя дед ей приходится прадедом… Отец слюняво целует его: "Здравствуй, папа!" — и мы, оторвавшись от деда, идем осматривать его жилище: заглядываем в русскую печку — там стоит чугунок с картошкой; в дедову каморку за кухней — там тепло от выступающего печного угла. У стены стоит кровать, в углу стол с телевизором, диванчик деревянный — дедово "лежбище". Над кроватью — потемневший портрет отца деда, моего прадеда Евгения: и на темной фотографии видно, что он был красавцем. Кажется, отец мой похож на него. Дальше — "столовая" (в ней стол и холодильник), рядом — бабушкина каморка, там тоже выступает угол очага; в ней кровать бабушки, а над кроватью — портрет моего отца, лет так девятнадцати чубатого красавца-офицера; я такого портрета раньше не видела. "Столовая" и бабушкина каморка застланы половиками, на окнах и дверях — тюлевые и цветастые занавески. У деда порядок, не забалуешь, даром что один живет.
