Ее слова ранят, потому что в них есть доля правды. Наверное, нас не должно быть здесь. Все доплыли до Уэймута. Может быть, я поступила трусливо. Может быть, мне следовало быть храбрее. На той развилке, когда ты выбираешь тот или иной путь, все происходит так быстро. И пути назад не существует.
— Бланш, я приняла лучшее решение, на которое была способна.
Я жду, что она поймет, хочу оправдаться перед ней.
— Но оно не было правильным, мама. Что же это за жизнь такая, быть запертой здесь, на Гернси.
— Я стараюсь, чтобы мы просто были в безопасности.
— Это ведь все, что тебя беспокоит, да? Быть в безопасности, — говорит она. В ее глазах горят синие факелы. — Ты не заботишься о том, чтобы жить… Ты не можешь всегда держать меня взаперти. Это моя жизнь.
— Бланш…
— Я ненавижу эту дурацкую, дурацкую войну. — По ее лицу текут слезы. — Это всего лишь танцы, — говорит она и убегает вверх по лестнице.
* * *
Чай готов и стоит на безукоризненно накрытом столе, но Бланш все еще остается в своей комнате. Стучусь к ней, но она говорит: «Уходи». Судя по голосу, она все еще плачет. Решаю оставить ее на некоторое время и позволить ей спуститься, когда она будет готова.
— Бланш нет, — говорит Эвелин.
— Ей нездоровится, — объясняю я.
Я рада, что Эвелин не слышала нашей ссоры. Если бы она стала ее свидетельницей, то тут же принялась бы раздавать мне советы: что с этими девчонками надо разговаривать строго; что я не должна терпеть того, что Бланш огрызается; что детям нужна дисциплина и они должны твердо знать, что позволительно, а что нет
Милли заговорщицки смотрит на меня из-под ресниц. Сегодня она ведет себя просто отлично; у нее на личике восторженное выражение паиньки. Она наслаждается настолько незнакомой ролью дочери, которая ведет себя лучше старшей сестры.
После чая я читаю Милли сказку на ночь про девушку, которая вышла замуж за очень страшное существо. Такое страшное, как дикобраз. А ночью он скинул свой плащ из иголок и превратился в прекрасного молодого человека.
Мне всегда нравилась эта сказка, но сейчас я читаю ее механически, не задумываясь над словами. В голове все крутятся слова Бланш: «Это ведь все, что тебя беспокоит, да? Быть в безопасности. Ты не заботишься о том, чтобы жить…»
Задумываюсь, не права ли она (может, это у меня недостаток такой), вспоминая, как я впервые приехала на Гернси. Я приняла то, что жизнь здесь стала для меня ограниченной, простой. Я согласилась жить в тихом уединении среди долин. Жить со своими розами, фортепьяно, поэтическими книгами.
