Во мне всегда была тяга к изоляции, к жизни в небольшом замкнутом помещении. Я настолько застенчива, настолько недоверчива к чужакам, что во мне есть потребность защищаться от незнакомых мне людей. Но в глубине души я понимаю, что это замкнутое помещение, каким бы желанным оно ни было, скоро станет тюрьмой.
Бланш не спускается, как она обычно это делает, чтобы послушать половину сказки и полистать старый «Vogue».
Послушав молитву Милли и уложив ее, я иду к комнате Бланш. На этот раз я зайду и поговорю с ней, чтобы она ни сказала. Я не люблю, когда мы в ссоре. Я очень хочу все уладить, ведь у нее было достаточно времени, чтобы остыть.
Стучу, но ответа нет.
— Бланш?
Приоткрываю дверь и снова зову ее. В ответ — тишина.
Вхожу в ее комнату.
О Боже. Нет.
Комната пуста. Сердце отзывается глухим стуком — окно распахнуто настежь. Из него можно выбраться, спустившись на крышу сарая, а оттуда в сад. Никто тебя не увидит.
Не могу поверить, что она поступила наперекор мне. Я так зла на нее и так за нее боюсь.
Пульс просто зашкаливает, меня переполняет отчаяние. Все, о чем могу думать, — я должна найти ее, вернуть и держать ее здесь, чтобы она была в безопасности.
Эвелин с Милли уже спят, я могу их оставить. Свет уже сгущается, по углам дома собираются тени, и я вспоминаю, что сказал мне капитан Рихтер: «Вы знаете про комендантский час. Не ставьте нас в трудное положение».
Я вижу его жесткие губы, узкие, как порез от лезвия. Но я прогоняю эту мысль. Я могу пройти к Ле Брю через поля, и меня никто не увидит. Я найду ее и приведу обратно домой.
Пересекаю дорогу, иду через свой фруктовый сад, вдоль кромки леса. Поля рядом с лесом принадлежат Питеру Махи. Я иду по узкой тропинке, ведущей через его земли.
Небо окрасилось густым ультрамарином, и в сумерках незатененные участки полей кажутся блеклыми, почти бесцветными. Снующие повсюду кролики абсолютно черные, как будто сделаны из темноты, а у подножия разваливающегося сарая Питера приютилась тень, похожая на глубокий омут.
Подойдя к полю около Ле Брю, я слышу музыку, льющуюся над притихшей землей, подобно развернувшемуся рулону яркого шелка. «I’ve Got You Under My Skin». Меня поражает, что мы слушаем одну и ту же музыку, — мы и эти люди, с которыми мы воюем. Почему-то я не ожидала подобного.
У подножия Ле Брю изгородь с кованой калиткой, которая ведет в сад. Я следую взглядом вдоль пологого склона лужайки, который ведет к задней части дома, где располагаются изящные французские окна и терраса.
