— Нет, — призналась Октавия.
— Если разрешишь, я с удовольствием расскажу тебе о нем. Он был внуком Тантала.
— Того самого Тантала, — подхватил Фанний, — который велел приготовить жаркое из собственного сына!
— Да, — бесстрастно проговорил император, — но и внук оказался достоин деда! Неужели ты не знаешь его истории, императрица? Начинается она с того, что Тиест убивает сводного брата. — И Нерон вперил взор в Британника.
Британник был в эту минуту очень красив. Его жгучие черные глаза, затуманенные тоской, устало мерцали.
Спокойно и кротко, хотя с явной скукой, слушал он Нерона, чувствуя, что стрелы его «остроумия» направлены против него.
— Все это только миф, — оборвала Агриппина сына.
— Однако весьма занятный! — ответил Нерон.
Он вытер губы, влажные от розоватого сока, которым была приправлена баранина.
— Я предпочитаю баранину с пряностями даже вареным в молоке каплунам! Дайте мне соли!
Справившись с любым блюдом, император продолжал свое повествование.
— Тиест был, в сущности, добрый малый, но случайно влюбился. Он совратил супругу своего брата Атрея, которая подарила ему нескольких детей. Атрей был этим не совсем доволен и велел бросить жену в море!
Нерон так расхохотался, что вино полилось у него обратно изо рта. — Не правда ли, он хорошо сделал?
— Моралисты одобрили бы его поступок, — заявил Зодик.
— Даже Сенека? — спросил Фанний.
Стихотворцы рассмеялись.
— Но это еще не все! — сказал Нерон. — Атрей был не дурак. Он отомстил и легкомысленному брату. Под видом примирения он пригласил его на трапезу. На дорогих подносах подали нежное, вкусное мясо. Тиест насытился им по горло. Только тогда ему открыли, что он съел жаркое из родного сына.
— Какой ужас! — прошептала Октавия.
— Да, поэзия всегда жутка, — сказал император, повернувшись к стихотворцам, — это не сахарная водица. Даже солнце вознегодовало при виде этого злодеяния и, сбившись с пути, взошло на следующий день на западе, а закатилось на востоке. Но что у тебя там на блюде, Бурр?
— Дрозды, — откликнулся ветеран.
— Дрозды! И я их охотно уничтожаю с приправой из душистого перца.
Состроив растроганное лицо, он взглянул на блюдо.
— Смотрите, как кончается жизненный путь певчей птицы!
Стихотворцы хором загоготали. Чтобы увенчать свое остроумие, Нерон обратился к зажаренному дрозду:
— Дорогой собрат! Усопший певец! Я проглочу тебя с братской любовью!
Затем он стал дальше рассказывать об Атридах, к явному неудовольствию Агриппины.
