— Вот этот действительно министерский доктор, — сказала мне гардеробщица, глазами показывая на Гринина, — только молод больно. Наши, которые доктора, тоже в шляпах. А Михаил Илларионыч в кепочке, как вы. Не любит форсу.
Я стащил с головы кепку и повесил поверх плаща.
— Ну, а халаты? — спросил Гринин, поглядев сверху на старушку.
— Сейчас узнаю. Вот закрою на замочек раздевалку и узнаю. — Старушка вертела в руках замок, он не хотел закрываться.
Мы вышли в вестибюль. Пол как большая шахматная доска — из синих и красных плиток, стены выкрашены масляной краской в голубой цвет, рамы окон — в белый. Светло.
Широкие стеклянные двери вели в коридор первого этажа.
Через дверь видна была крутая лестница — кажется, чугунная.
Минуты через три на ней показалась гардеробщица. На согнутой левой руке она несла халаты, правой держалась за перила. Видно, лестница была скользкая.
Я гадал: какие она несет халаты — бортовые или с завязками на спине? Мне больше нравились бортовые — их легче надевать, и они красивее.
— Берите, студентики!
Мы начали одеваться. Халаты были с завязками, но зато новые. Мне так редко случалось носить новые вещи.
— А халатики еще ненадеванные, — сказал я, пощупав хрустящую ткань.
— Есть чему радоваться, — сказал Гринин. — Они обязаны были выдать нам врачебные.
— Врачи носят и такие, — сказал Захаров.
Чтобы поскорее одеться, мы завязывали друг другу тесемки на спине и рукавах.
— Шапочки ищите в карманах, — сказала гардеробщица. Она смотрела в окно. На подоконнике стоял зеленый большой чайник. Из стакана с густо заваренным чаем шел пар.
В Пироговских клиниках нам не выдавали ни халатов, ни шапочек, на каждое занятие мы приносили в портфелях собственные. В клиниках мы были лишь студентами. А здесь мы были и студентами и уже не совсем студентами. Я не вытерпел и вытащил из левого кармана брюк круглое зеркальце. Все бы ничего, настоящий доктор, только вот нос…
— Дай, пожалуйста, — попросил Гринин.
Я дал ему поглядеться. Он пригладил брови, поправил черный в белых блестках галстук. Осмотрел левую щеку, правую, погладил подбородок. Хорош!
Во мне вспыхнула зависть, но только на мгновение. «Эх, мать честная, почему я не такой видный!»
— А вот и Михаил Илларионыч, — сказала гардеробщица.
По лестнице со второго этажа медленно спускался грузный человек в белом халате.
Как раз в эту минуту во все окна ярко брызнуло солнце, и я увидел загорелое лицо с маленькими, чуть раскосыми глазами, крепкую толстую шею и кусочек волосатой груди в вырезе халата. На голове волос не было, и она блестела, будто зеркальная.
