Человек должен жить | страница 11

Я смотрел на Михаила Илларионыча, не отрываясь. Было в его фигуре что-то медлительное, медвежье, косолапое и в то же время добродушное, близкое. Пройдя дверь, он вытянул вперед свою загорелую руку и так шел с нею к нам.

— Добро пожаловать! Чуднов, заведующий терапевтическим отделением. — Подойдя к нам вплотную, он поклонился и долго жал каждому из нас руку большими мягкими ладонями. Сразу словно гора свалилась с плеч, и меня охватило такое чувство, будто после долгой разлуки я попал к близкому родственнику.

Чуднов повел нас в комнату, которую он назвал приемным покоем. Там меня удивили огромные часы в деревянном футляре. Массивный медный маятник качался настолько важно, будто сознавал, что без его движений остановится время.

Чуднов указал нам на кушетку, а сам сел за небольшой стол, накрытый простыней. И халат его и простыня сливались в одно целое, белое, ослепительное; даже больно было смотреть на эту белизну, на эту чистоту, освещенную утренним солнцем.

— Значит, и отдохнуть не пришлось после экзаменов? — спросил Чуднов.

— Здесь отдохнем, — ответил Захаров. — Или не придется?

— Почему же? Вполне сможете и отдохнуть. Перегружать мы вас не собираемся.

— А, говоря откровенно, мы приехали к вам не отдыхать.

— Правильно, — поддержал я Захарова. — Мы будем продолжать учиться. Практика в этой больнице — продолжение институтской программы.

— Золотые слова. Гениальные слова, — заметил Гринин.

Я покраснел.

Чуднов пристально посмотрел на нас. Не знаю, что он подумал.

— Вероятно, каждый из вас мечтает стать хирургом? — спросил он.

— Угадали. Я, например, хочу, — сказал Захаров.

— Я тоже не прочь, — буркнул Гринин. Он был не в духе.

А я спросил:

— Как вы узнали?

Чуднов легонько так, чуть-чуть, улыбнулся.

— Ведь я тоже был студентом. Как вы думаете, был я студентом?

— Конечно! — ответил я. — И академик проходит эту стадию развития.

— Гениально, — шепнул мне Гринин. — У тебя гениальные задатки, юноша.

Я не обижался на Гринина, пусть упражняется в остроумии, если хочет.

С широкого загорелого лица Чуднова не сходила все та же легкая, обращенная в далекие годы улыбка.

— На третьем и на четвертом курсе почти все увлекаются хирургией; это и понятно. Молодость, романтика, жажда подвига. Ну, а на пятом курсе тропинки начинают расходиться. Но вам до этого еще далеко. — Он слегка махнул кистью руки. — Не стоит и голову ломать. Все само собой определится, и однажды вы узнаете, для чего родились. А пока будьте хирургами! Я как терапевт не возражаю. — Он взглянул на часы в деревянном футляре. — Вот минуты через три — так мне сказали — кончится операция, придет заведующий хирургическим отделением, и мы вас поделим. — Он улыбнулся.