Теперь он видеть мир готов философично.
Сколь человек ни мал — но он венец всему!
Кто спорить смеет с ним? Он — в собственном дому!
Под вечер он решит, что полон знаньем чистым,
Переползет в постель и захрапит с присвистом.
Но — полдень привнесет в гармонию изъян.
Проснувшись, он встает, похмельем обуян,
Он снова жаждою спиртного беспокоим;
От грязи утомясь, он льнет душой к помоям;
Игрою в зернь ему заняться невтерпеж,
Хоть и не взыскан он Фортуной ни на грош:
Скорей, ожившие, зальются камни в плаче,
Чем он откажется от призрака удачи;
Вот, мнится, фарт пошел — но только миг пройдет,
Фортуны маятник начнет обратный ход;
Получит он урок — и станет ныть, что сроду
Не думал угодить в подобную невзгоду.
Так длится для него бесплодный бег годин,
Так доживает он до старческих седин,
Он множит зло на зло, месть прибавляет к мести,
Слагаются листы ушедшей жизни — в дести
Зловонные, а в них немой рассказ о том,
Как юность пронеслась в кружении пустом;
Он ощущает страх, приготовляясь к ночи,
Расплата близится, отсрочка все короче,
Еще он жив, но в нем плодит гниенье рок,
О розге Божией — забвение не впрок,
Как ни страдает плоть — но он возможно доле
Хотел бы не вкушать иной, посмертной боли.
Когда же наконец придет последний час,
Как много будет рвот, проклятий и гримас,
Весь этот миг пройдет в непониманье хмуром,
Что с шахматной доски нет выхода фигурам.
Он есть лишь то, что есть, и путник в простоте
Едва пятнадцать слов читает на плите:
Под этим камнем спит и ждет Господня гласа
Придворный, человек ни-рыба-и-ни-мясо.
