Нет, мнится мне, дуэль — сомнительное брашно.
Так страшно ль умереть? Вот жить — куда как страшно.
Он рад, коль небосвод воскресным утром чист:
Он наряжается и в бархат, и в батист
И в церковь движется кометою хвостастой, —
Пред домом княжеским поди-ка не пошастай —
Зачем тогда и жить? Он холит эту страсть,
Он в кнут преобразить свою умеет пясть,
Коль хочет разъяснить: прочь, смерды, покалечу!
Иль на прохожего, бредущего навстречу,
С вопросом кинется: «Отколе ныне ветр?»
О, здесь его конек! Он — ветрознатель-мэтр!
Кто глух к его речам — тому придется худо.
Бедняга спрошенный сообразит покуда,
Он сам же возвестит секрет: «С утра — норд-ост!»
Сие — гласит адепт, великий диагност!
Но в Божий храм идти он должен поневоле,
Где следует забыть о суетах юдоли.
Там исхитрится он спастись наверняка
От проповеданий — посредством парика:
Он мог бы подремать — однако спать не станет,
Иная в этот час его утеха манит,
Вот, кажется, его вниманье привлекло
Прелестниц городских немалое число, —
Он озирает их, знакомых, незнакомых;
Как утверждает он — ему неведом промах,
Глаз у него что лик; вещает взор его:
Ах, я влюблен в тебя, живое божество!
С двух до семи три дня он ей мозги морочит,
В четвертый устает и продолжать не хочет.
И до иных побед он якобы охоч:
От века для бесстыдств укромой служит ночь.
Но предаются ль им не тайно, а при свете?
Он в понедельник, днем, сей путь вершит в карете,
Поступок утаить — ему не по уму,
Но глух ужли к молве? Мир попривык к тому,
Что делать ничего не хочется вельможе,
От страха заболеть — мороз дерет по коже,
Немало оплеух Венеры он стяжал,
Вступая в битву с ней: уж больно туп кинжал;
Оружье — вне герба, в том как бы дань приличью.
Но, если страшен зверь, зачем бежать за дичью?
Зато бывает он куда как вдохновен
В мечтах о прелести супружеских измен:
Он воссылать хвалу умеет с умным вином
Цветам среди шипов и гневным Данаидам:
Вот это женщины! Мужья, на вас беда!
Кукушка вертится близ вашего гнезда!
Но — самого его судьба дарит находкой:
Обзаведется он женою, нравом кроткой,
Обрящет верность в ней, равно и красоту.
Однако не роптать ему невмоготу:
Досадует на то, что госпоже досадно,
Что он досадует: принять бы можно хладно
Упрек в содеянном, — но честная жена
В безвинности своей раскаяться должна;
Безвинность для нее особой станет мукой,
Коль муж ее зовет воровкой и гадюкой.
Вот он погневался часок, побушевал,
И должен отдохнуть: он держит путь в подвал,
Там — бочек славный ряд: о, как же все отлично!
