Шары пернатой черноты —
Во гневе затворен своем,
От мира огражден жильем,
От стужи гибнущей мечты.
VI
Скворечник над моим окном
Роятся пчелы между кладок.
В щели — голодный писк птенца.
Стена давно пришла в упадок.
Творите, пчелы, свой порядок:
Вселитесь в прежний дом скворца.
Сковала робость нас; кому-то
Смерть ежечасно шлет гонца;
По всей земле, что ни минута,
Пожар и гибель, тьма и смута:
Вселитесь в прежний дом скворца.
Шагает смерть по баррикадам,
Боям и стычкам нет конца,
И многим доблестным отрядам
Лежать в крови с оружьем рядом.
Вселитесь в прежний дом скворца.
Живя мечтами год от года,
Грубеют души и сердца.
Вражда важней для обихода,
Чем жар любви — о, жрицы меда,
Вселитесь в прежний дом скворца.
VII
Я вижу фантомы ненависти
и духовных излишеств и грядущей пустоты
По камню лестницы всхожу к вершине башни;
Снегоподобной мглой затянут небосвод,
Но залиты луной река, леса и пашни,
Все призрачно вокруг, и мнится, что грядет
С востока ярый меч. Вот ветерок в просторы
Взовьется, заклубив туманы — и тогда
Внезапно явится пред умственные взоры
Чудовищных картин знакомая чреда.
Под иступленный клич: «Возмездие за Жака
Молэ!» — одет в металл и кружевную рвань,
Гоним и голоден, выносится из мрака
Отряд под лязг мечей и площадную брань —
Ни с чем спешат в ничто, уже почти растаяв,
Бросаясь в пустоту: и я вперяю взор
В тупое шествие бездумных негодяев,
Орущих, что магистр отправлен на костер.
О ноги стройные, о глаз аквамарины!
Грядет процессия блистательнейших дев:
Умело оседлав единорожьи спины
И вавилонские пророчества презрев;
Их разум — лишь бассейн, где страсть, не умирая,
Уходит в глубину, сверх меры тяжела;
Лишь тишина живет, когда полны до края
Сердца — томлением, и прелестью — тела.
Аквамарины глаз, туман, единороги,
Блеск призрачных одежд, молчание сердец,
Ожесточенный зрак; довольно, прочь с дороги!
Толпа не может ждать! Дорогу, наконец,
Бесстыжим ястребам! Ни скорбных разговоров
О прошлом канувшем, о зле грядущих лет:
Лишь скрежеты когтей, лишь самохвальство взоров,
Лишь завихренья крыл, затмивших лунный свет.
Я затворяю дверь, и вижу с болью жгучей,
Что ни единожды не проявил свою
Единственность, хотя бывал и час, и случай, —
Но нет, пускай навек замолкну, затаю
Свидетельства свои — благоспокойствуй, совесть!
К чему томления? Ведь в отвлеченный миг
Чудовищных картин магическую повесть
Во мне приветствуют и отрок, и старик.
