— Конечно один. Какая же это компания? Он с утра про дроздов, блин, разоряется, а баба все норовит ему фотокарточку попортить, чтоб, значит, под Верку-продавщику из винного клинья не подбивал.
На шум голосов из комнаты, в которой, как утверждал говорливый алкаш, спали хозяева, выползло уродливое подобие женщины: растрепанная, с подбитым глазом, в неопрятном, криво застегнутом халате с дырами, в которые легко можно было просунуть кулак, она распространяла запах перегара, блевотины и застарелого пота.
— Чего надо? — грубо спросила она и икнула.
— Гражданка Самохина, где находится ваш сын, Самохин Виктор Николаевич?
— А откуда мне знать?
— Он опять перестал посещать школу.
— Ох и надоели вы мне! Ходют и ходют, зудят и зудят… Мне моих семи классов хватает? Хватает. И ему — за глаза.
— Как же вам не стыдно? Пьете, дебоширите…
— А тебе что за дело? — опять перебила Козыреву гражданка Самохина. — Я работаю. В доме — тишина. А если выпила, так у меня сегодня выходной. Хошь, в ЖЭКе спроси. Так что имею право!
— Ведь опять уволят.
— Ха! Мою работу люди из рук друг у друга не рвут. Так что не боись, лейтенантша! — Гражданка Самохина подмигнула Козыревой неповрежденным глазом и, прищурившись, посмотрела на Стеллу, словно собираясь поинтересоваться: ей-то чего здесь надо?
— А где Лариса и Тамара? — спросила Козырева.
— Дома, где ж еще?
Марина Игоревна решительно шагнула в квартиру, Стелла последовала за ней. На ходу она мельком заглянула в комнату, откуда появилась Самохина. Там на давно не мытом полу стояли ряды бутылок, в одном углу валялся сломанный венский стул, в другом на полосатом матрасе, постеленном прямо на голом полу, укрывшись неопределенного цвета одеялом, почивал хозяин дома. Больше ничего в комнате не было.
Детская поразила обилием мебели — кроме матраса на полу, там косо стоял прикрепленный к батарее центрального отопления стол без двух ножек и раскладушка.
Именно на ней и сидели похожие на две смородинки девочки лет пяти с короткими темными волосами, чумазыми мордашками и круглыми испуганными глазенками. Обе одинаково сосали указательные пальчики и натягивали на голые, покрывшиеся от холода гусиной кожей ножонки одинаковые линялые байковые платьица. Различить их было совершенно невозможно.
Козырева шумно вздохнула.
— Здласте, Малина Иголевна! — хором сказали близнецы и заулыбались, однако от Стеллы не укрылось, что из их глазенок так и не ушел, видимо, поселившийся там навеки страх. — А мы на Витькиной ласкладуске сидим. Плидет — по сее даст.
